– Но ты ведь готовишься к Салону?
– И я, – попытался вставить слово Огюст. – Если только примут. Разве это преступление?
Дега бросил на него презрительный взгляд, но не снизошел до ответа.
– А где же еще выставляться? – спросил Огюст.
– Верно, где? – поддержал Мане. Дега сказал:
– Вы же знаете, какие надежды возлагаем мы на предстоящую выставку.
– Какую выставку? – Огюст почувствовал себя пришельцем с другой планеты.
Фантен пояснил:
– Та, которую теперь называют Выставкой импрессионистов – уже третья [51]! Состоится в апреле.
– Какое вульгарное название, – заметил Дега.
– Это открытый вызов Салону. И на мой взгляд, время тоже неподходящее, – сказал Фантен.
Огюст с удивлением спросил:
– Но ведь ты всегда громче всех требовал для нас отдельной выставки.
– Из этого ничего не вышло, – ответил Фантен. – Были две выставки, и кое-что продалось, но теперь все это приобретает политический оттенок. Правительство, где одни роялисты, объявляет Выставку импрессионистов делом рук республиканцев.
– Какая чепуха, – сказал Дега. – Я роялист и участвую в ней. Мане республиканец – и не участвует. Но что говорить, в нашей политической жизни глупостей хоть отбавляй.
– Даже среди роялистов? – спросил Огюст.
– Они-то и есть глупейшие из всех, – сказал Дега. – А пора бы набраться разума. Поддерживают маршала, этого Мак-Магона, который не выиграл ни единого сражения. Он твердит, что все должно опираться на конституционную основу, а сам сидит в Версале, как Людовик XIV. Он никак не может сделать выбор, а тем временем повсюду царит растерянность.
– Что-то непохоже, что ты растерян, – сказал Огюст.
– А с какой стати? – Дега театрально взмахнул худыми руками. – Я не позволю Салону взять надо мной верх.
Огюст, потрясенный, сказал:
– Настоящая гражданская война.
– А это и есть гражданская война, – ответил Дега. – Как в дни Коммуны. Когда француз воюет против француза, свирепость разрастается. Будь мы хоть вполовину так свирепы с пруссаками, никогда не проиграли бы войну. А теперь и мы, художники, втянуты в такую борьбу. Салон, Институт, Академия стремятся превратить ее в гражданскую войну. Как мы осмелились организовать собственную выставку? Нет нам прощения!
Фантен сказал:
– Значит, и ты хочешь быть таким же фанатиком, если кричишь с пеной у рта, что тот, кто выставляется; в Салоне, не может выставляться с тобой вместе.
– Тут нужны строгие меры, – сказал Дега. – Раз не делают уступок нам, то и мы не пойдем навстречу.
– Тупик, вечный тупик. В Бельгии меня попрекали тем, что я делаю слепки с натуры, – вздохнул Огюст.
Фантен сказал:
– Слышали.
– А тут, – продолжал Огюст, набравшись храбрости, – вы передрались между собой. Господи, да чего мне ожидать от Салона, когда вы сами так относитесь друг к другу?
Дега пояснил:
– В лучшем случае безразличия, в худшем – презрения.
– Роден, а почему бы тебе не выставиться у нас? – спросил Моне.
Огюст заколебался. Звучало соблазнительно. Но он будет единственным скульптором, он окажется слишком на виду.
– Я уже подал прошение в Салон. Я должен добиться отмщения, – сказал он.
– Вот и получишь по заслугам, – сказал Дега.
– Но я же пришел к вам за помощью! – воскликнул Огюст.
– За помощью? – Дега посмотрел на Огюста так, словно тот не в своем уме. – Салон считает нас париями, а ты являешься к нам за помощью!
– Как мы можем тебе помочь, – с важным видом спросил Моне, – когда сами отчаянно нуждаемся в помощи?
Огюст спросил:
– А кто участвует в вашей выставке?
