56
Неделю спустя лакей известил Вольфганга, что архиепископ велит ему на следующее утро отправляться в Зальцбург. Придя в ужас от столь неожиданного приказания, Вольфганг попросил у Колоредо аудиенции. Он прождал несколько часов, прежде чем архиепископ соблаговолил уделить ему пять минут. Не потрудившись даже спросить, почему он не может ехать, Колоредо прямо заявил:
– С той недели никому не разрешат больше жить в немецком Орденском доме.
– Я не могу покинуть Вену, ваша светлость, мне необходимо задержаться по крайней мере еще на неделю.
– Я же приказал вам отправляться завтра.
– Ваша светлость, у меня назначено несколько встреч, сорвать их я не могу. Предстоит нанести и прощальные визиты моим добрым друзьям – князю Кобенцлу и графине Тун.
– Я не могу злоупотреблять и дальше гостеприимством дяди. Вы прожили здесь достаточно долго, а теперь помещение нужно освободить для членов Ордена.
– В таком случае я подыщу себе другую квартиру, ваша светлость.
Колоредо не пожелал продолжать разговор.
– Вы выедете в Зальцбург через неделю, – резко сказал он. – Времени закончить дела вполне достаточно. А отсюда съезжайте немедленно, жить здесь я больше не разрешаю.
– Благодарю вас, наша светлость.
– Вы испытываете мое терпение. Боюсь, скоро оно лопнет.
Не успел Вольфганг вернуться в свою комнату и обдумать, куда же теперь деваться, как старший лакей Ангербауэр вручил ему записку.
– Принесла ее девушка с красивыми карими глазами и прекрасной фигурой, – сказал он, – она очень просила передать записку лично вам.
В первый момент Вольфганг подумал, уж не любовное ли это послание, но от кого? Он поспешно развернул записку: записка была от госпожи Вебер. Значит, передала ее Констанца. Внешность девушки соответствовала описанию Ангербауэра. Вольфганг стал читать:
«Дорогой господин Моцарт! Надеюсь, Вы не рассердитесь, что я осмелилась написать Вам, но я не уверена, известно ли Вам, что умер Фридолин. Он Вас очень любил, и последние его слова были:- Алоизия не загубила бы свою жизнь, связавшись с актером, послушайся мы вовремя господина Моцарта. – Фридолин наказал мне также отдать Вам копии Ваших мангеймских произведений, а не продавать их, хотя, как Вы знаете, люди мы далеко не богатые. Уже на смертном одре он все повторял, что этим копиям следует храниться только у такого гениального композитора, как Вы.
Фридолин очень высоко ценил Ваше мнение, впрочем, как и все мы, и до конца дней не простил себе, что не поговорил с Вами по душам в последнюю встречу, но он уже был болен и боялся Вас заразить. А я долго думала, писать ли Вам, опасаясь, что из-за Алоизии Вы на нас сердитесь.
Констанца захотела лично передать Вам это письмо, чтобы оно к Вам попало наверняка; она часто вспоминает, как прекрасно Вы к нам относились. Во время роковой болезни Вашей дорогой матушки Констанца каждый день ходила в Собор капуцинов молиться о спасении ее души. Я не говорила Вам об этом раньше, видя, как Вы увлечены Алоизией – а ей-то такое никогда бы и в голову не пришло, – поэтому не хотелось Вас огорчать. Но теперь Вы поняли, что представляет собой Алоизия, так же как мы, и я могу раскрыть Вам некоторые секреты.
Мы слышали, что Вы в Вене играли для императора и для князя Голицына; Вы, должно быть, очень заняты в кругу своих добрых и знатных друзей. Но если Вам доставит удовольствие хороший домашний обед из настоящих немецких блюд, мы посчитаем за честь принять Вас у себя. Констанца научилась прекрасно готовить, и Ваш желудок, по поводу которого Вы всегда любили пошутить, будет в надежных руках.
Живем мы недалеко – рядом с Петерплац, дом 11; поскольку Алоизия предала нас, я вынуждена сдавать комнаты жильцам, чтобы прокормить трех моих беспомощных девочек, хотя старшая хорошо поет и уже начинает получать ангажементы. Но мы Вас ни о чем не просим, окажите нам только честь своим посещением. Вместо ответа Вы можете просто прийти. Цецилия Вебер».
Это письмо – перст судьбы, подумал Вольфганг. Он немедленно отправился к Веберам и сразу почувствовал себя в их семье как дома. Пусть не раздумывает и переселяется к ним, гостеприимно предложила госпожа Вебер, пока не устроится или не уедет обратно в Зальцбург; и Вольфганг с радостью согласился. Он перебрался в тот же день.
Временно, заверил он госпожу Вебер. Но ему так нравилось находиться в кругу их семьи. За обеденным столом возле него неотступно находилась одна из сестер – подавала кушанья, предлагала исполнить любое его порученце, чинила одежду, а Констанца, самая внимательная из всех, еще и привлекала его своей миловидностью. Вольфгангу нравилось и местоположение дома Веберов: Петерплац хоть и находилась в стороне от Грабена, но их соединял узкий переулок Юнгфернгассе.
Веберы занимали весь второй этаж, и хозяйка отвела Вольфгангу две лучшие комнаты. Он сомневался, так ли уж прав был Вендлинг, называвший ее лгуньей и обманщицей, может, сердце у нее не такое уж злое. Госпожа Вебер предложила ему столоваться вместе со всей семьей. Плата за комнаты была очень небольшой, и Вольфганга не неволили: он мог съехать когда угодно.
– Это произойдет лишь в том случае, если мне придется вернуться в Зальцбург, – заверил ее Вольфганг. – А вернуться туда я могу только по настоянию отца.
Правда, одно замечание Цецилии Вебер очень смутило его. За обедом госпожа Вебер выпила почти полбутылки рейнского и вдруг гордо изрекла:
– В доме Веберов, мсье, не знают французской болезни. – Констанца залилась краской, Софи, самая младшая, удивилась, а Иозефа уронила тарелку, словно звон бьющейся посуды мог как-то заглушить замечание матери.
– Не беспокойтесь, – добавила госпожа Вебер, – я слежу за своими дочерьми. Еще вина, господин Моцарт?
– Нет, благодарю вас, госпожа Вебер. Она вышла, оставив его с девушками.
Но времени наслаждаться семейным уютом почти не было: в последующие дни навалилась масса дел. Новый музыкальный издатель Артариа выразил желание познакомиться с его шестью сонатами для фортепьяно и скрипки, чтобы пустить их в продажу, если они окажутся подходящими; предстояло нанести визиты множеству лиц, и в довершение ко всему, как только Вольфганг выехал из Орденского дома, Колоредо приказал ему каждое утро являться и ждать в прихожей, пока выяснят, не понадобятся ли на сегодня его услуги, Вольфганг послушно приходил в течение трех дней, но архиепископ кон не показывался, и он только попусту тратил время на ожидание, однако стоило ему однажды не прийти, как на следующий же день последовал приказ от Колоредо явиться немедленно.
Архиепископ начал ему выговаривать, и Вольфганг в свое оправдание сказал:
– Ваша светлость, когда я к вам нанимался, мне не ставили такого условия. И тем не менее я всегда аккуратно приходил по первому требованию и был к вашим услугам.
– Очень сожалею, но вы мне нужны сейчас.
– Я ваш покорный слуга.
– Гм? У меня есть один пакет, его нужно срочно доставить в Зальцбург.
– Извините, ваша светлость…
– Арко устроил вам место в дилижансе на завтра, с тем чтобы пакет попал в Зальцбург незамедлительно.
– Ваша светлость, это невозможно! Я веду переговоры относительно продажи своих произведений в Вене, и мне еще нужно получить долги.
– Когда вы намерены покинуть Вену?
– Через несколько дней, ваша светлость. Думаю, в субботу.
Колоредо был так зол, что Вольфгангу показалось – вот сейчас архиепископ взорвется, но тот лишь сказал:
– Итак, в субботу вы отсюда уедете.
Но когда Вольфганг не уехал и в субботу, его снова вызвали к архиепископу и его светлость с издевкой спросил:
