– Господин Вагензейль, – сказал он, – я исполняю одну из ваших сонат. Не согласитесь ли вы переворачивать для меня страницы?
Учитель музыки посмотрел на императрицу, и та кивнула. Когда Вольферль кончил играть, Вагензейль сказал:
– Ваше величество, мальчик превосходный музыкант. Но тут в разговор вступил император:
– Моцарт, и это все, на что способен ребенок?
– Вольфганг еще умеет импровизировать, ваше величество.
Император подошел к клавесину.
– Мальчик, – сказал он, – играть, когда видишь клавиатуру, проще простого, а ты вот попробуй па нее не смотреть.
– Хорошо, ваше величество. Что вы хотите, чтобы я сыграл?
Император набросил кружевной платок на клавиатуру и сказал:
– Сыграй то же, что играл.
– Ваше величество, – взмолился Леопольд. – Но ведь это не будет импровизацией!
– Ничего, Папа, я сыграю, – сказал Вольферль и, прежде чем его остановили, сыграл всю вещь от начала до конца, не снимая платка.
– Все, как по нотам, – подтвердил Вагензейль. – Поразительно!
– Теперь сыграй одним пальцем, – приказал император. Вольферль сыграл.
– А теперь импровизируй.
– В чьей манере, ваше величество?
– Импровизируй, и больше ничего.
– Это слишком просто, ваше величество. Чью манеру вы предпочитаете – Телемана или Гассе?
Не зная, что сказать, император беспомощно оглянулся на Вагензейля, и тот попросил:
– Если можешь, сыграй мою сонату в манере Телемана. Однако Вольферль не ограничился одним Телеманом и перешел на Гассе.
– Может, ты еще знаешь какие-нибудь фокусы, мальчик? – спросил император.
– Он не маг, – сказала императрица. – Он просто ребенок, пусть даже милый и талантливый, который исполнил все ваши просьбы, хотя некоторые из них не имели ничего общего с музыкой.
– Но ты же осталась довольна, Мария?
– Не в этом дело. – Теперь это была императрица, которая, хотя и делила с ним ложе и имела от него шестнадцать детой, никогда не делила с ним власти. – Франц, мальчик устал, ему надо отдохнуть. – Она обернулась к Анне Марии и более мягко сказала:
– Госпожа Моцарт, ему, наверное, пора спать.
– Да, наше величество.
У вас хорошие дети, госпожа Моцарт.
Господь бог послал нам это счастье, ваше величество.
– Хватит ему играть. Теперь пора к маме.
– Благодарю вас, ваше величество. – Мама обняла Вольферля.
Решив показать, что он любит не одну только Маму, мальчик быстро взобрался на колени Марии Терезии, поцеловал ее в щеку и сказал: – Хотите, я скажу вам один секрет?
– Какой?
– Я вас очень, очень люблю.
Мама в ужасе застыла на месте. Воцарилась мертвая тишина.
– Ты любишь меня так же, как музыку, дитя мое? – спросила Мария Терезия.
– Да, как музыку. – В его устах это был самый большой комплимент.
– Благодарю тебя, Вольфганг. – Она подняла мальчика с колен и передала матери.
Вольферль опечалился. У Марии Терезии такие уютные мягкие колени, а ему вдруг так захотелось спать. Он и не заметил, что все окружающие вдруг прониклись к нему благоволением. Он устал. Когда они шли к карете, Вольферль услышал, как Папа разочарованно шепнул Маме:
– Ни единого дуката, хотя бы кружевной платок за все наши старания. Мне говорили, что она скупа, но все же…
Окончания Вольферль не услышал, потому что сладко зевнул. Наннерль презрительно покосилась на него, но ему было все равно. Он провел такой чудесный день. Карета тронулась, Мама взяла его на руки, и тут он сделал удивительное открытие: Мама и Мария Терезия обнимали его совсем одинаково. Когда они подъехали к гостинице «Белый бык», Вольферль сладко спал на руках у Мамы.
9
После великолепия Шёнбрунна скромная гостиница произвела на Леопольда прямо-таки удручающее впечатление. День проходил за днем, никто о них не вспоминал, и он пал духом. Но когда он уже окончательно уверился в том, что Мария Терезия только делает вид, будто любит музыку, его посетил граф Майр; он заявил, что послан самой императрицей. Леопольд порадовался собственной предусмотрительности: каждый день с утра он на всякий случай надевал свой лучший парик, камзол и черные шелковые чулки – одежду аристократов.
– Значит, вы все еще в Вене, господин Моцарт, – сказал граф Майр.
– А вы думали, мы уже уехали, ваше сиятельство?
– Ее величество выразила пожелание, чтобы вы задержались в Вене, но я был слишком занят разными дворцовыми делами и боялся опоздать с этим сообщением.
– Ее величество очень великодушна. – В голове вертелся вопрос – интересно, насколько? Он не мог задерживаться в Вене дольше, если им не заплатят хоть что-то за выступление.
– Ей хотелось бы, чтобы ваши дети сыграли перед ее детьми.
– Воля ее величества для нас закон.
– Опять в Шенбрунне. Они будут гостями эрцгерцога Максимилиана и эрцгерцогини Марии Антуанетты.
– Слушаюсь, ваше сиятельство. Вот только кто оплатит все расходы?
– Завтра днем. Вас устраивает?
– Завтра днем? Но у нас есть еще несколько приглашений.
– Ее величество просила меня в знак ее восхищения передать вам этот подарок. – Он вручил Леопольду сотню дукатов. – Я состою также императорским казначеем.
– Благодарю вас, ваше сиятельство! – Леопольд с трудом сдерживал ликование. Эта сумма превосходила его самые смелые мечты. – Мы счастливы, что ее величество осталась довольна нашей игрой. Для нас будет честью выступить перед ее детьми.
Императорский казначей улыбнулся в душе и подумал: Моцарт потому лишь получил сто дукатов, что императрицу тронула искренность чувств мальчика, в чем, однако, она никому не призналась бы.
– Значит, мы можем ждать вас завтра? – спросил он.
– Да, завтра, ваше сиятельство! – радостно подтвердил Леопольд.
– А как насчет других приглашений?
– Я уверен, что никому не придет в голову возражать против желания императрицы.
Граф Майр подал Леопольду два свертка с одеждой.
– Это нам? – удивился Леопольд.
Вашим детям. Подарок императрицы. Парадное платье для концерта, чтобы они чувствовали себя непринужденно в общество молодых эрцгерцога и эрцгерцогини.
Анна Мария не разделяла радости Леопольда. Ему льстил присланный подарок, ей – нет. Он написал Хагенауэру и Вуллннгеру, сообщил им о сотне дукатов и платье для детей и попросил священника заказать еще несколько месс за здравие Моцартов. Он так сиял, что Анна Мария не решилась его разочаровывать, сама же считала этот подарок подачкой и намеком на то, что в прошлый раз дети были недостаточно хорошо одеты.
