В конце концов, она была наследницей имущества своей матери и распоряжалась им самостоятельно; но он смущался просить ее о деньгах и поэтому уклончиво добавил:
– А когда я вернусь, мы сможем пожениться.
– Ему нужны лишь твои деньги, Дебора, – вмешался Пикеринг. – Послушайся меня, разорви помолвку.
– Сейчас речь не о том, – отмахнулась она. Интересно, кто же из них победит в этом поединке, подумал Джэсон.
– Что же я могу одолжить вам, Джэсон? Мой драгоценный сервиз? Или кашемировую шаль?
– Вы знаете, что я имею в виду. У меня хватит денег доехать до Вены, но не хватит на обратный путь. А вы ведь хотите, чтобы я вернулся в Бостон?
– Вы едете, чтобы расследовать обстоятельства смерти Моцарта?
– Кто вам это сказал? Мюллер? – Джэсон заметно огорчился.
– Мюллер попросил ссуду в моем банке с тем, чтобы поехать в Вену, – сказал Пикеринг. – Объяснил, что хочет ехать с намерением заказать для Общества новые оратории, но я ему отказал. Мюллер некредитоспособен. Откуда у него быть деньгам? Их не заработаешь несколькими концертами для редких любителей музыки, таких как Джон Адаме и Джон Куинси Адаме, или уроками музыки, какие он дает вам. К тому же его захудалая нотная лавчонка на Франклин-стрит тоже не приносит дохода. Зачем ты к нему ходила, Дебора?
– Выяснить, что замышляет Джэсон. Вы на самом деле думаете, что Мюллер просил денег для себя?
– Что вам сказал Мюллер? – настаивал Джэсон.
– Я ни за что не поверю, что ваш кумир был отравлен. Ни за что!
– О каком еще отравлении вы говорите? – спросил Пикеринг.
– Это всего лишь предположение, – ответил Джэсон. – Предположение самого Мюллера. Я совсем не поэтому хочу поехать в Вену. – Разве может он признаться им в своих истинных намерениях?
– Непоседливость в ваши годы – вещь объяснимая, но ваши помыслы, Джэсон, явно направляет сам дьявол, – вставил Пикеринг.
– Сэр, о дьяволе позабыли думать еще сто лет назад, – заметил Джэсон.
– Моцарт и Бетховен, – задумчиво проговорила Дебора. – Странная у вас любовь!
– Вы моя любовь! Но я должен поехать в Европу! – Джэсон сказал это, не подумав, опрометчиво, он понимал, что отступает от намеченного плана, но Пикеринг оказался тут совсем некстати, этот разговор не для его ушей.
– Мне бы тоже хотелось посетить Европу, – вдруг объявила Дебора.
– Значит, вы понимаете, насколько это для меня важно?
– Разумеется. Никто не может считать свое образование законченным, пока не посетит Европу.
Джэсон почувствовал ловушку, но отступать было поздно.
– Вы и так прекрасно образованы, Дебора. К чему вам ехать в Европу?
Дебора менее всего ожидала подобного оборота дела и готова была расплакаться от досады. Поборов гордость, она взяла Джэсона за руку и с самым невинным видом произнесла:
– Нет, Джэсон, я не могу позволить вам ехать одному. Путешествие чересчур трудное.
– Не спеши, он тебе еще не предложил ехать вместе с ним! – вышел из себя Пикеринг.
– Не будь вас здесь, отец, он бы давно это сделал. Правда, Джэсон?
Джэсон онемел от неожиданности.
– Уж не думаете ли вы, отец, что у него совсем нет сердца? При такой-то любви к Моцарту?
– К черту Моцарта! Где твое женское достоинство? В приличном обществе принято, чтобы молодой человек сам делал первый шаг.
– Он его и сделал. Вы разве не слышали, как он признался мне в любви?
Пикеринг был вне себя от бешенства. Отис по-прежнему безмолвствовал, а Дебора продолжала:
– В Европе я могу продолжить свое образование. Вот вам плоды современного воспитания, негодовал Пикеринг. Во времена его молодости ни одной приличной девушке и в голову не приходили подобные крамольные мысли, ей хватало и семейных забот. Пикеринг родился в 1770 году и благодарил судьбу за то, что по молодости лет не участвовал в революции, которую считал проявлением крайности, и за то, что по возрасту не мог служить в армии в войне 1812 года, которая, по его мнению, тоже была бессмысленной и бесцельной.
– Я уверена, что мне Вена понравится, – между тем говорила Дебора.
– Все это романтические бредни, – отрезал Пикеринг. – В центральной Европе, говорят, свирепствует холера.
– Я почти в совершенстве владею немецким. Подумайте, отец, какой я могу быть Джэсону подмогой.
Но Пикеринг не сдавался.
– А если я лишу тебя наследства?
