приноровиться к вкусу публики.
– Значит, вы одобряете мои сочинения, профессор?
– Несомненно. Они лишены фривольности и одновременно изобилуют свежими мелодиями.
Иначе и быть не может, ликовал Джэсон. Начав сочинять собственную церковную музыку, он в поисках мелодий обратился к самым лучшим источникам. Он использовал для своих произведений духовную музыку Генделя и Гайдна, и поэтому не сомневался, что построение его гимнов безупречно. Он надеялся, что никто не сумеет распознать его заимствований, поскольку церковная музыка этих композиторов публично в Бостоне никогда не исполнялась.
– Я прекрасно разбираюсь в человеческих характерах, – вещал Элиша Уитни. – Ваши сочинения свидетельствуют о том, что вы не только даровитый музыкант, но и настоящий джентльмен.
– Я польщен столь лестным мнением oбo мне, сэр.
– Не только о вас, но и о вашей музыке. Вам не следует забрасывать композицию, молодой человек.
– Могу ли я надеяться, что вы исполните один из моих гимнов, профессор?
Как доброго друга Элиша Уитни подхватил Джэсона под руку и увлек за угол церкви, дабы избавиться от ненужных свидетелей, и там изрек:
– Я найду лучшее применение вашей музыке. Я хочу порекомендовать ваше собрание духовных мелодий к публикации под таким названием: «Собрание церковной музыки бостонского Общества Генделя и Гайдна».
– Вы хотите издать все гимны, что я передал Обществу? – изумился Джэсон.
– Да. Но без имени. Дабы члены нашего Общества могли проявить беспристрастность в суждении. – В этот момент Джэсон увидел Дебору – она отъезжала в экипаже, запряженном парой. Джэсон устремил на директора вопрошающий взгляд.
– И что же, мне ничего не заплатят?
– Помилуйте! Если нам удастся продать это Собрание церковной музыки всем прихожанам наших трех церквей, вы сможете рассчитывать по меньшей мере на пятьсот долларов в год.
– Под чьим же именем выйдет Собрание?
– Под именем Общества. В конце концов, вы видный банковский служащий и не пожелаете, чтобы вас считали простым сочинителем.
В банке он всего-навсего кассир, но, возможно, в словах профессора есть доля правды, подумал Джэсон.
– Не стоит поддаваться чувствам, молодой человек. Если на Собрании будет стоять имя Общества, наши прихожане захотят его приобрести, но если там будет стоять ваше имя, то вряд ли найдутся покупатели. Вначале нужно себя утвердить.
– Должен ли Я держать это от всех в секрете, профессор?
Элиша Уитни улыбнулся:
– Не беспокойтесь. Отцу Деборы, господину Пикерингу, который является вице-президентом нашего Общества, известны предпринимаемые нами шаги. Весьма лестно иметь своим тестем столь достойного господина. Многие позавидуют открывающемуся перед вами будущему. Возможно, вам уготовано высокое положение.
Когда Джэсон подошел к особняку Пикерингов, сыпал снег и холод пронизывал до костей; но он колебался, не решаясь войти. Деборе не понять его страстного желания стать композитором, думал он, придется притворяться, что его увлечение музыкой не более чем простая забава. Однако сильное желание увидеть Дебору заставило его преодолеть сомнения, он стал подниматься по мраморной лестнице, вновь почувствовав себя смелым и полным решимости.
Дом Пикерингов был копией английских особняков, но Джэсону претили потуги господина Пикеринга подражать английскому стилю. Квинси Пикеринг, столь ценивший свое время, как ни удивительно, уже поджидал его в гостиной, словно они с дочерью заранее предвидели его визит.
В эту минуту Джэсон особенно остро ощутил крепость их родственных уз: отец и дочь представлялись ему двумя сторонами одной и той же медали. Дебора была высокой, темноволосой, прекрасно сложенной девушкой, но ее строгий белый воротничок и суровость, написанная на хорошеньком лице, придавали ей сходство с надменным сдержанным отцом.
Тонкие губы Квинси Пикеринга были, как обычно, крепко сжаты. Рот Пикеринга напоминал надежно запертый котелок, что полностью соответствовало натуре этого господина, поклоняющегося одним лишь деньгам. В остальном же Квинси Пикеринга можно было даже назвать красивым мужчиной классически прямой нос, крутой волевой подбородок, темно серые глаза, осуждающе смотревшие на Джэсона по всей видимости, он только что выговаривал дочери, но теперь молчал, выжидая пока заговорит Джэсон.
Джэсон не знал, с чего начать. Он вдруг вспомнил малообнадеживающие слова Пикеринга: «Будь на то моя воля, я бы навсегда запретил ввозить в Америку золото, серебро, драгоценные камни, шелка и бархат». Однако сам банкир весьма гордился дорогими тканями, которые он ввозил из Англии, и никто не мог соперничать с Деборой в обилии нарядов. А гостиная Пикеринга считалась одной из самых роскошных в Бостоне: отделанная прекрасными деревянными панелями, с великолепной хрустальной люстрой и обставленная мебелью по самой последней английской моде.
– Прошу извинить, я запоздал, – начал Джэсон, – но…
– Мы знаем, – прервал его Пикеринг, – у вас был деловой разговор с Элишей Уитни. Он мне сообщил.
Джэсон почувствовал, что отец и дочь недовольны его опозданием; Пикеринг стоял под портретом Генделя и как раз между бюстами Юлия Цезаря и герцога Веллингтонского, и кто знает, подумал Джэсон, может, его будущий тесть в качестве вице-президента Общества и оказывал ему поддержку, ничем не выдавая себя и сохраняя при этом внешнюю холодность.
