свободный. Вспоминал короткие и однозначные беседы по телефону из общей квартиры со своими избранницами. Конечно, это была не та любовь, от которой теряют голову. Но уж зато все было прилично, не напоказ. А эта приходит без всякого стеснения, в брюках, сырые яйца ест.
— И ты меня извини, — сказал он вечером Игорю. — Не хочется мне тебя отдавать. Все-таки один ты у меня…
Но полностью уступить Игоря и не пришлось: Лена, состоя в невестах, появлялась и уходила. Орест Иванович теперь не торопился со службы домой: ему хотелось, чтобы Лена ушла без него. Следы ее присутствия оставались в виде забытой у телефона записной книжки, гребенки и заколок в ванной, завернутых в газету детских ботинок или ее собственных стареньких босоножек, предназначенных для ремонта. Еще чаще наталкивался Орест Иванович на какие-то забытые таблетки: от головной боли, сердечные, желудочные. Можно было подумать, что в гостях побывала не двадцатисемилетняя молодая женщина, а старушка пенсионерка. Нашел он и несколько направлений — к рентгенологу, на сдачу крови из вены, к невропатологу…
— Да что за черт? — спросил он у Игоря. — Чего это она все лечится? Когда же она работает-то?
Четыре года назад Лена закончила Иняз, владела французским и испанским, но до сих пор не могла найти работы, которая была бы ей по сердцу. С преподаванием в школе у нее ничего не вышло, она вспоминала это как страшный сон. Никого она ни в чем не обвиняла, относила свои неудачи за счет отсутствия педагогического таланта. Мечтала она о литературной работе и работала пока в иностранной библиотеке при каком-то крупном НИИ на половинной ставке. Временем своим она располагала довольно свободно. Но Оресту Ивановичу доподлинно известно было лишь то, что средства у его будущей невестки были очень скромные. Может быть, именно поэтому и ходила она в своей тельняшке?.. По крайней мере, Орест Иванович на ней пока никакого другого костюма не видел. О семье Лены сведения он имел тоже весьма отрывистые: мама когда-то пела в хоровой капелле, сейчас на пенсии. Отец Лены, по специальности зоолог, скончался десять лет назад от последствий тяжелого фронтового ранения. Лениной девочке шесть лет, ее водят в музыкальную школу при Гнесинском училище, живут они все в одной комнате, в большой коммунальной квартире в Померанцевом переулке. Есть у Лены еще и какая-то тетя, в прошлом тоже имевшая отношение к искусству, а теперь больная и нуждающаяся в уходе.
«Да, нашел себе мой сынок!..» — думал Орест Иванович.
Сейчас ему уже как-то и в голову не приходило, что Игорь его это тоже не подарок: физиономия попорчена, институт брошен, специальность не освоена и денег не гора. Разве что парень добрый и ненахальный — предался душой этой ничем не примечательной Лене.
Но Орест Иванович не мог не признать и того, что было все-таки что-то милое и беззаветное в этой маленькой худенькой Лене. Может быть, потому, что сама она испытывала какие-то недомогания, она каждый раз с искренней заинтересованностью осведомлялась у Ореста Ивановича насчет его самочувствия. Она не требовала к себе никакого внимания, довольна была всем: яйцо так яйцо, сосиски так сосиски. Ее правилом было — никого и ничем не затруднять.
— Орест Иванович, дайте мне, пожалуйста, десять копеек, — как-то попросила она, не застав Игоря дома.
Он хотел было всучить ей рублей пять (все-таки почти родственница), но Леночка затрясла головой и, получив гривенник, убежала. На следующий же день она оставила ему свой долг на столе с записочкой: «Сердечное спасибо, дорогой Орест Иванович!» Вот и сердись на такую!..
Это было уже перед весной, на обледенелые тротуары падал сырой снег. Лена забежала к ним на Фрунзенскую набережную с мокрыми, зазябшими ногами.
— Игореныша нет? — спросила она, отдавая Оресту Ивановичу в руки свою старенькую шубку. — А как ваше самочувствие?
Орест Иванович усмехнулся и сказал, что самочувствие ничего.
— Какой вы молодец! А я уже три дня так отвратительно себя чувствую.
«Зачем же ты, матушка, любовь задумала крутить, если постоянно отвратительно себя чувствуешь?» — хотелось спросить Оресту Ивановичу. Но он все-таки был человек достаточно сдержанный.
Они посидели с Леной вдвоем и даже выпили чаю.
— Что же вы мне про свою девочку никогда ничего не расскажете?
— Вы знаете, я ее сама уже почти неделю толком не вижу. У меня очень больна подруга.
Слышать это было странно: неужели не хватает Лене собственных хворей, чтобы еще при ком-то сиделкой сидеть?
— Разрешите, я поговорю по телефону, — попросила Лена и говорила, как подсчитал Орест Иванович, ровно тридцать пять минут.
Оторвавшись наконец от трубки, она сказала тревожно:
— Где же все-таки может быть Игорь?.. Я сейчас попробую… — И опять припала к телефону.
Она долго и терпеливо пробивалась через частые гудки к Игорю на завод, но там ей ничего не сообщили. Тогда Лена снова позвонила больной подруге, чтобы объяснить, что задерживается.
«Вот сейчас придет Игорь, наверное, захочет побыть с ней, — думал Орест Иванович, — а ее черт несет к подруге…»
Ему было жаль и Игоря и Лену, простуженную и плохо одетую, жалко и себя самого, тоже ничем не согретого.
— Как же все-таки у Игоря с институтом? — спросил он после короткого молчания. — Крест он, что ли, на это дело поставил?
— Видимо, с будущего года, — ответила Лена, набирая еще один номер. — Вы знаете, он сейчас очень увлекся чтением…
Она могла этого и не сообщать: рядом с раскладушкой Игоря навалом лежали какие-то переводные романы.
— Зря вы, по-моему, мозги ему засоряете, — сказал Орест Иванович, досадуя и на то, что Лена никак не оторвется от телефона.
Лена положила трубку, глаза у нее печально округлились.
— Орест Иванович, что с вами?.. Ну зачем так?.. Игоря они прождали почти до десяти часов вечера. Лена продолжала куда-то звонить, а Орест Иванович места себе не находил. В конце концов Игорь явился. Оказалось, что с завода молодежь посылали на овощную базу.
— Я кочан капусты приволок, — сказал он. — Морковь паршивая, я не взял.
Оресту Ивановичу и раньше было не по душе, что его сына все время куда-то гоняют: то на озеленение, то на картошку, то на капусту. Он по опыту знал, что особо ценных работников на эти дела не посылают. Но его утешала мысль, что Игорь просто из тех, кто всегда «вызывает огонь на себя».
Сейчас Орест Иванович готов был отчитать сына за то, что тот не сообщил о походе на овощебазу. Но вовремя удержался: Лена, которая сейчас на это имела гораздо больше права, и не думала бранить Игоря, а заботливо его раздевала и любовалась принесенным им кочаном капусты. Она провела с Игорем минут двадцать, потом убежала.
— Вот и целуй свой кочан, — усмехнувшись, сказал Орест Иванович сыну.
Игорь улыбнулся и промолчал. Рот у него уже не болел, только передние зубы поблескивали сталью. Швы на лице тоже побелели, к седым прядям на голове отец уже привык. Ему казалось, что сын его опять красивый и заслуживает большего женского внимания.
— Слушай, — сказал Орест Иванович, — все-таки на что они живут? Я сегодня посмотрел на ее обувь…
— Я хотел ей купить, она ни в какую…
— У нее что же, и ребенок босиком ходит?
— Нет, ребенок не босиком.
Оресту Ивановичу хотелось спросить, получает ли хоть эта нескладеха Лена алименты на свою девочку. Но как-то не хватило духу.
Ночью ему приснилось, что его невестка ест сырую капусту. Он сразу проснулся. И так как до утра было еще очень далеко, то у Ореста Ивановича была полная возможность поразмышлять, что же в конце концов, из всей этой истории получится.
