детей, обрадовались рождению мальчика не меньше, чем сами родители. Глядя на ребенка и как-то особенно трогательно улыбаясь, Николай Павлович промолвил:
— Богатырь… Весь в отца…
После гастролей вернулись в Москву на отдых. Намечено было выступление в столичном цирке. Этой чести Ладильщиков удостоился потому, что во всех провинциальных цирках его приняли на «ура» при полных сборах.
Находясь на гастролях, Николай Павлович несколько раз писал Добросмыслову, запрашивая о своем Мишуке, и врач всегда отвечал успокоительно: «Все идет нормально».
Как только Ладильщиков вернулся в Москву, в тот же день к нему зашел на квартиру профессор Левкович и, поздравив с успехом на гастролях, сказал:
— Николай Павлович, я вас ждал с большим нетерпением. Вы нам очень и очень нужны: мы задумали создать научно-популярный фильм об условных рефлексах, Натурные съемки намечено провести в уголке Дурова и в вашем зверином хозяйстве.
— Не знаю, как выйдет, Василий Александрович. У меня ведь нет главного артиста — Мишука.
— Но у вас есть другие звери. Нам важно показать метод работы дрессировщика, основанный на учении Павлова об условных рефлексах.
— Хорошо, Василий Александрович, я сейчас съезжу в зоопарк, узнаю.
Добросмыслов встретил Ладильщикова с хорошей, приветливой улыбкой,
— Я очень рад вас видеть, Николай Павлович, — сказал он, пожимая руку, — как прошли ваши гастроли?
— Спасибо. Хорошо. А как мой Мишук поживает?
— О Мишуке, Николай Павлович, потом. Я хочу показать вам нового, интересного медведя. Талант! Не уступает вашему Мишуку.
Около решетчатого вольера толпились посетители парка, взрослые и дети, и временами дружно смеялись. Большой бурый медведь, получая сладкие подачки, проделывал смешные номера. Шерсть на нем была курчавая, густая, с солнечным отблеском. Николай Павлович подошел близко к решетке и, пристально вглядываясь в медведя, проговорил:
— Похож на моего Мишука.
Медведь замер и тоже вперился взглядом в Ладильщикова.
— Да, немного похож на вашего Мишука, — усмехнулся Добросмыслов.
— А что он умеет делать? — спросил Ладильщиков,
— Всё, что вы ему прикажете.
— А кто его учил?
— Человек.
— А ну, испытаем. Мишук, оф! — крикнул Ладильщиков.
Медведь поднялся на задние лапы, не сводя с Ладильщикова своих маленьких карих глазок.
— Вальс! Вальс!
Медведь с неуклюжей, смешной грацией обернулся вокруг и протянул лапу. Толпа засмеялась. Николай Павлович подал медведю кусочек сахару.
— Чудесно! — промолвил он. — Как мой Мишук! А ну, кульбит, ап!
Медведь перекувырнулся через голову и подошел вплотную к решетке.
Ладильщиков клацнул языком, как это он делал раньше при общении со своим Мишуком и, глядя медведю в глаза, проговорил тихо, ласково:
— Мишук… Мишук…
В ответ медведь тоже прищелкнул языком, заурчал и затоптался, покачиваясь из стороны в сторону.
— Мишук… Мишук мой…
Высунув черноватый язык, медведь тыкался носом между прутьями и глухо урчал. Ладильщиков потрепал его по загривку. Медведь обхватил руку лапами и стал ее лизать, обсасывать, как будто она была сладкая.
— Узнал, мой Мишук, — вполголоса проговорил Николай Павлович, — узнал, мой хороший… Соскучился…
В толпе раздались возгласы:
— Э, смотрите! Его медведь! Узнал хозяина!
— Ну, как, Николай Павлович, подойдет для вас этот медведь? — спросил, добродушно улыбаясь, Добросмыслов.
— Роман Алексеевич, это — чудо! Я не знаю, как вас благодарить… Мишук стал еще лучше, чем был раньше. И рефлексы помнит!
— Вот видите, а вы не хотели его оставлять у нас.
— Да что вы, Роман Алексеевич, я вам очень обязан… Спасибо.
— Не мне спасибо говорите, Николай Павлович, а витаминной диете, рыбьему жиру, солнышку и кварцевым лампам, которыми я облучал вашего Мишука. Хороший пациент, послушный, и теперь его смело можно вернуть в строй.
Взволнованный и радостный увозил Ладильщиков из зоопарка своего Мишука. Ехали на машине в кузове. Прохожие останавливались и с любопытством смотрели вслед. «За месяц-два я его, пожалуй, приготовлю в парном номере с Нечаем, — думал Ладильщиков. — А потом можно будет выступать в Московском цирке и сняться в научном кинофильме. Это будет великолепно!»
РАДОСТНЫЙ ДЕНЬ
Всё в этот вечер было необыкновенным.
Сначала, перед самым представлением, Султану взбудоражил нервы ёж — питомец Руслана. Мальчик сам пустил его в клетку: а что, мол, лев ему сделает? Султан по-кошачьи прищурился и обхватил колючего зверька лапами. Еж моментально свернулся клубком. Лев отдернул лапы и испуганно будто закашлял: «Хуф-хуф». Еж развернулся и побежал. Лев опять бросился к нему и, прижав лапами, попытался схватить его зубами, но, больно уколовшись, отпрянул от него и злобно зарычал. На губах льва показалась кровь. Руслан, заметив идущего по коридору Ладильщикова, испуганно закричал: «Дядя Коля, Султан ежа загрызет!» — «А кто его туда впустил?» — строго спросил Николай Павлович, подходя к клетке. «Он сам у меня вырвался…» Николай Павлович вошел в клетку и, передав Руслану ежа, стал успокаивать льва: «Султан, спокойно, спокойно…» Но Султан еще долго не мог успокоиться: ходил по клетке, смотрел по сторонам и глухо рычал. «Разволновался, — думал с досадой Ладильщиков, — и как на грех, перед самым представлением. Нехорошо».
…В сумерках красноватого света на арене цирка послышался сигнал трубы — мелодия «Золотой петушок» — и вслед за ним раздалось звонкое петушиное пение «Ку-ка-ре-ку». Зрители удивленно переглянулись и засмеялись. Откуда взялись петухи?
Оркестр на хорах тихо заиграл певучую мелодию «Уж ты сад, ты мой сад, сад зелененький».
Гул голосов постепенно затихал, и, наконец, наступила торжественная тишина. Все замерли в ожидании чего-то необыкновенного, праздничного, веселого.
Вспыхнули мощные электролампы и залили арену светом ослепительной белизны. На манеже, окруженном высокой железной решеткой, зрители увидели старинный богатый русский двор с массивными резными воротами. На коньке ворот стояли друг против друга два белых петуха и весело горланили, возвещая наступление дня. Там же, между петухами, в колесе под стеклом, сидела белка и грызла орешек. Как только вспыхнул свет, белочка побежала, но сколько зверушка ни старалась быстро перебирать ножками, она оставалась на месте, а колесо вертелось всё быстрей и быстрей.
Во «дворе» стояли пирамидальная лестница, бум, качели на железных прутьях, деревянный барьер и
