— Связь с Соболевым есть? — спросил Щеглов, когда подъехали к разъезду.
— Была все время, — ответил Кондрашев. — Санька, вызывай!
Запищал зуммер.
— Соболево! Соболево! Эх!
— Что такое?
— В руку ударило. — Сумкин опасливо поглядел на тучу.
— Дай-ка я! — не вытерпел Щеглов.
Яркая молния прорезала тучу. Щеглов выронил трубку.
— Стреляет Илья-пророк! — выговорил он. — Очевидно, разговор не состоится. Придется вам все- таки написать Почиталину.
— Писать я не стану, — категорически отказался Капитошин. — Прошу передать члену Военсовета все, что вы видели и слышали. За мной ма-арш! — скомандовал он своим и, прощаясь, приложил руку к козырьку.
— Отделение, сади-ись! — скомандовал Щеглов.
Оглядываясь друг на друга, обе группы разъехались каждая в свою сторону.
Гроза прошла мимо, и до Атаманского разъезда добрался, не намокнув.
— Сумкин, включай телефон! — приказал Щеглов — Линию в сторону Гаршина оборвать.
В ближайшем дворе раздобыли вожжи, напильник и, подтянув телеграфную проволоку к земле, начали пилить.
— Живее! — поторапливал Щеглов.
— Сию минуту. Подпилок, как на грех, тупой попался.
Сумкин старательно пилил. Щеглов и Костя держали толстую проволоку. Вж-жик! Раз!
Концы туго натянутого провода разлетелись в стороны.
— Включай аппарат! — приказал Щеглов.
На этот раз Соболево отозвалось быстро, и Щеглов доложил о результатах разведки.
— Хорошо! — сказал Почиталин. — Ночуйте в Атаманском, а утром вместе с батальонами ВОХР подойдут остальные взводы вашего эскадрона. Пойдете обратно в Гаршино.
— Будем здесь ночевать, — к великой радости Сумкина, объявил Щеглов. — Сумкин, заказывай ужин!
Выставив в сторону Гаршина пост, разъезд расположился во дворе у Сумкина. После ужина казак, к удивлению Щеглова, сам вызвался нести караул.
Чудесна летняя ночь в уральской степи! Волнами приходят горько-соленые запахи полыни, чебреца и других степных трав. Днем под жарким солнцем их стебли бессильно никнут, но ночная прохлада вновь наполняет жизнью, и обрызганные росой цветы поднимают головы. В далеком прозрачном небе чуть заметными точками теплятся звезды, и от звезд, чудится, ниспадает на землю торжественная тишина. Ни шелеста, ни шороха.
В канаве крайнего гумна на кошме, захваченной из дома, притулился пост — Санька Сумкин с молодой женой. Винтовка с одного бока, Павлишка — с другого. Пустынна гаршинская дорога, спокойна ночная степь, ничто не мешает молодым. Незадолго до рассвета, когда Лось[11] трубой поднял свой трехзвездный хвост, часовой с подчаском, наворковавшись, намиловавшись, задремали. Эх, не спи, казак, — время тревожное!
Близкий топот разбудил часового. Сумкин схватил винтовку, толкнул в бок жену:
— Беги!
А верховые близко: с земли видно, как скользят по небу их силуэты. Сумкин также пустился наутек. Обогнав Павлишку, он опрометью взлетел на крышу своего база, с двухметровой высоты махнул вниз, но, зацепившись шинелью, повис на столбе с рогульками, на которых казачки сушат молочные горшки.
Павлишка шмыгнула было в подворотню, но застряла, в следующий момент почувствовав, что ее тянут за ноги, завизжала благим матом. Державший ее за ноги отпустил и сказал весело:
— Не бойся, станичница, мы — не лиходеи. Вставай, поговорим!
Павлишка поднялась.
— Где у вас ночуют соболевские кавалеристы?
— Н-не знаю.
— Ну, как не знаешь! С кем сейчас сидела? Мы видели, как он махнул на баз.
— Это наш хуторской, — смутилась казачка.
— Да ты не сомневайся! Мне нужен командир Соболевского эскадрона.
— А вы кто такие?
— Мы из Гаршина.
Павлишка молчала.
— Так где же их найти? В этом дворе? Да? Тьфу! Чего ж я спрашиваю. Телефонный провод тянется именно сюда. Они здесь.
Всадники спешились и забарабанили в ворота. Павлишка же, на которую никто не смотрел, зашла потихоньку за угол и пустилась бежать. С улицы она застучала в окно:
— Казаки, вставайте! Какие-то приехали, вас спрашивают.
Щеглов проснулся первым.
— Подъем!
Во дворе наткнулся на Сумкина. Он так и не мог собственными силами сняться с кола.
— Черти, что ли, повесили тебя? — выругался Костя.
За воротами крик:
— Товарищ Щеглов, откройте!
— Кто?!
— Капитошин.
— В чем дело?
— Я хотел бы поговорить с Почиталиным. Телефон у вас работает?
— Да. Сейчас откроем.
В эту ночь спать не пришлось: только что уехал Капитошин (он лично доложил Почиталину свои оправдания), как подоспели батальоны ВОХР и с ними остальные три взвода Соболевского эскадрона.
В Гаршино вошли без выстрела. На площади, на улицах — ни души. Село словно вымерло. Батальоны расположились на площади, где вчера бурлила толпа. Явился Капитошин. У него был растерянный, виноватый вид. Очевидно, его страшила ответственность за отправленных к Сапожкову продармейцев и за невыполненное приказание Почиталина.
— Отряд построен во дворе штаба. Какие будут приказания? — доложил он.
— Командование отрядом сдайте товарищу Честнову, а сами отправляйтесь в штаб Соболевского Укрепучастка! — распорядился командир сводного отряда.
— Ай-я-яй! Что же это такое! Люди добрые, смилуйтесь! Ратуйте! — отчаянный женский вопль разнесся по площади. — Ой, пропала моя головушка!
— Что там такое? Товарищ Щеглов, прикажите узнать!
У двора покойного Антипа Грызлова билась в истерике пожилая женщина.
— Чего ты плачешь? Что случилось? — Щеглов подскакал к ней.
— Ой, схватили моего сыночка Егорушку, повели на расстрел! Ой, пропала я бедная! Смилуйтесь! Заступитесь! — в голос продолжала причитать старуха.
— Кто схватил? Куда повели?
— Кто их знает! Повели туда, к амбарам, — женщина показала рукой на выгон.
В переулке Щеглов нагнал группу своих кавалеристов во главе с Кондрашевым. В центре, семеня заплетающимися ногами, шел Егор Грызлов.
— Кондрашев, что здесь происходит?
— Арестовали дезертира, товарищ комэск.
— Куда же вы его ведете?
— К папаше, — злобно оскалясь, ответил взводный.
— Товарищ Кондрашев, арестованного доставить в штаб и не самовольничать!
