редко.
Вот и визитер на Филиппины, Ю Пэнчунь, имел степень «цзюйжень» – насколько я понимал, это было что-то вроде доктора экономических наук. И то, что он родился князем, всего лишь облегчило ему получение соответствующего образования, но не давало никаких преимуществ при сдаче экзаменов.
Вообще-то в Китае уже очень давно роль потомственной аристократии являлась в основном декоративной. А члены императорской фамилии, кроме того, были и вовсе лишены права занимать какие- либо государственный должности. Правда, свято место пусто не бывает, и при слабых правителях забирали большую силу то родственники их жен, а то и вовсе евнухи. Но сильный император обычно начинал свое правление с массовой казни упомянутых категорий, а дальше все шло по накатанной веками колее. Канси в общем-то не стал исключением, но силовые меры он предпринял только в отношении евнухов, а с женами поступил проще и гуманней. Он взял да увеличил их количество в несколько раз – почтенный Гонсало утверждал, что сейчас императорских жен больше пятидесяти. Понятно, что при таком количестве супруг их родственники не могли иметь никакого влияния. Мне даже подумалось – может, намекнуть Илье, что его четыре официальных жены на фоне некоторых смотрятся как-то бледновато?
Китаец оказался неожиданно молод, на вид ему было лет тридцать пять. Одет он был в сложной формы желтый халат с красными нарукавниками, весь разрисованный какими-то зверями и птичками. Присмотревшись, я с некоторым удивлением увидел среди сюжетов не только четырехкрылого дракона, но и нечто, чрезвычайно похожее на ледяную птицу. Неужели они водятся и в Китае?
Пояса у халата не было, но слева через вырез откуда-то из-под него выходили ремешки, на которых висела то ли сабля, то ли меч. Скорее все-таки сабля, меч я представлял себе существенно бо?льшим. С другой стороны висела еще какая-то хреновина, подозрительно напоминающая чернильницу.
На голове доктор Ю имел сложной формы шапочку, напоминающую сахарницу, установленную в сковородке. Обе составляющих были малинового цвета, но сковорода чуть потемнее. За спиной князя стоял пожилой низкорослый китаец в совсем простом бордовом халате без всяких украшений и конусной шапочке синего цвета. Ни сабли, ни чернильницы он не имел, а Гонсало уже предупредил, что это переводчик, который знает испанский язык.
Поначалу обед показался скучным, но вскоре у меня закралось сильное подозрение, что гость знает испанский уж всяко не хуже, чем почтительно переводивший ему наши реплики спутник. К такому выводу привело наблюдение за мимикой доктора Ю – иногда понимание на его лице проступало сразу после моей очередной фразы, еще до перевода. Однако потом я заметил, что подобное бывает только тогда, когда он поворачивается ко мне, а дона Себастьяна и почтенного купца гость слушал с совершенно непроницаемым лицом. Не изменилось его поведение и потом, когда мы после десерта покинули особняк и вышли за ограду, метрах в двухстах от которой уже было оборудовано что-то вроде стрельбища.
Надо сказать, что оборудовать его было не так просто – ведь сразу за городком, на краю которого стоял особняк коменданта крепости, а теперь уже и губернатора, начинались джунгли. И в них была проделана просека шириной метров пятнадцать, а длиной – триста. Даже траву пришлось выкосить, а то ведь она тут была в рост человека.
В общем, я показал публике возможности своего МГ. Дон Себастьян был впечатлен по самое дальше некуда, и на его лице явственно читалось желание побыстрее узнать, не продадут ли ему хоть один. И если да, то за какие деньги и с какой рассрочкой. Или, может, вовсе подарят? Доктор Ю внешне остался невозмутим, но не поленился сходить в дальний конец просеки, чтобы посмотреть на пальму, в ствол которой я всадил треть магазина. Получилось неплохо – я по листьям узнал эту породу, потому и целился в конкретное дерево. Его древесина была очень мягкой, и с трехсот метров пули прошивали тридцатисантиметровый ствол насквозь.
Вскоре гости вернулись и по очереди произнесли речи. Начал, естественно, князь, он говорил семь с половиной минут, я специально заметил время. Потом заблеял переводчик, и его партия длилась уже почти двенадцать минут. А единственной информацией, которую удалось выделить из его речи, было то, что князь с благодарностью принимает мое приглашение посетить борт «Сухова», но просит уточнить время визита.
Ваш покорный слуга пребывал в небольшом офигении. Во-первых, это надо же было говорить так долго, а сказать столь мало! В принципе пожалуй, у меня тоже получилось бы, но только по-австралийски. Мои же познания в испанском для таких высот ораторского искусства пока были явно недостаточны. Ну а во- вторых… вот не припомню я, чтобы приглашал этого китайца на свой корабль! Собираться собирался, но озвучить приглашения пока не успел.
Однако изумление не помешало мне с непроницаемым выражением на физиономии сказать, что уважаемый господин Ю может в любой удобный ему момент осчастливить своим присутствием борт «Товарища Сухова», такому гостю всегда будут рады. Прямо хоть завтра с самого утра приезжайте, уточнил я на всякий случай.
Подозрения меня не обманули, доктор Ю действительно отлично знал испанский язык, несколько хуже – английский и, кроме того, как-то мог изъясняться даже по-русски. На мой вопрос «откуда?» собеседник сказал, что его отец участвовал в состоявшихся почти тридцать лет назад переговорах с посольством Головина, закончившихся подписанием Нерчинского мира.
– Надеюсь, вы извините мое нежелание сразу ставить господина Гонсало в известность обо всем, – с улыбкой пояснил он. – В частности, о том, что в числе прочего мне поручено рассказать вам про некоторые аспекты деятельности филиппинских купцов, кои мой император считает не самыми лучшими.
Далее гость поведал, что вопли голландцев и стоны почтенного Гонсало о сокращении внешней торговли Поднебесной империи – они, мягко говоря, не совсем соответствуют действительному положению дел. Пекин вовсе не собирается препятствовать развитию экономических связей, но только тех, которые он может контролировать. Проще говоря, вводится государственная монополия внешней торговли. Именно поэтому голландцы раскатывают губы на Гонконг, где, в отличие от Тайваня, императорским уполномоченным будет не так просто пресечь поток контрабанды.
– А чем им не нравится официальная торговля?
– Тем, что мы не хотим покупать их товары. Они либо никому не нужны, либо могут подорвать положение наших ремесленников, делающих то же самое. Купцу же Гонсало не нравятся установленные цены на австралийские рубины, которые, к сожалению, действительно можно продать заметно дороже, чем дает за них императорская казна.
– Кстати, в чем смысл такого принудительного понижения цен – вы что, собираетесь их перепродавать?
– Не собираемся, у Поднебесной нет подобной нужды. Наверное, вы знаете, что наши ювелиры обладают существенно большими знаниями, опытом и мастерством, чем европейские. Так вот, они внимательно изучили ваши камни. Я тоже обладаю определенными познаниями, и мне нетрудно было понять их удивление необычайной чистотой всех ваших рубинов и размерами некоторых из них. И значит, после долгих совещаний пекинские ювелиры разделились на две группы. Первая, куда более многочисленная, считала, что все ваши камни из одного уникального месторождения, отсюда и их удивительные качества. Их вывод состоял в том, что, сколь ни велико было бы месторождение, когда-нибудь оно исчерпается, и камни подорожают. Однако вторая группа, возглавляемая лучшим императорским ювелиром господином Пу Ченлуном, настаивала, что ваши рубины и сапфиры имеют искусственное происхождение, несмотря на их безусловную подлинность. Вам интересно, что было дальше?
– Еще как! – хмыкнул я.
– Повелитель поручил мне собрать все доступные сведения о вашей светлости и ответить на один вопрос. Прошу прощения, если он покажется вам обидным, и готов прояснить его иносказательно…
– Да ладно, я по пустякам не обижаюсь, а не пустяков вы про меня все равно не знаете, так что, если нетрудно, переведите вопрос императора по возможности точно.
– Сын Неба пожелал узнать – вы глупы или умны? Расспросив множество людей, я пришел к выводу, что второе наверняка ближе к истине, и преподнес свое мнение императору. Он, внимательно выслушав, повелел считать правыми Пу Ченлуна и его учеников, сказав так: «Если бы этот герцог был глуп, он мог бы без оглядки тратить камни, не думая, что будет, когда они кончатся. Но раз он умен, его поведение означает, что камни не кончатся никогда».
Вот те на, мысленно присвистнул я. Надо же, кем и как высоко оценена мощь моего интеллекта! Причем,
