На другой день Богатый пришел на выставку с тюльпаном в петлице. Весть о его необычайных картинах уже облетела город. Критики, банкиры, журналисты, находились теперь среди многочисленных зрителей. Администрация выставки успела к этому дню прибавить прожекторов и еще лучше осветить картины новой знаменитости. Да и сама публика принесла с собой немало всяческих аппаратов, дающих возможность изучать искусство научно.
Маленький профессор, направив на картину прибор, изрекал: «Этот автомобиль чудесно изображен, главное, потому, что ясно видно: его вытащили из воды пожарные. Какое великое дело — техника!» — восклицал он.
— Нет! не то, не то! — в азарте кричал другой профессор: — Были бы прилипшие в некоторых местах водоросли.
— А почему? не есть ли взгляд достопочтенного коллеги взглядом рутины? — возражал первый, — наша наука давно уже позаботилась о том, чтобы в реках водорослей не было. А вот пятна кислот отлично видны! Прошу присмотреться, даже видны следы от крючков.
— А я люблю рыбку! — сказала очень громко расфуфыренная старуха, до одури надушенная чем-то ванильным.
— Люблю индустрию! все что индустрия — меня чарует, — сказал человек лет пятидесяти, брови у него были черные, густые, а низ лица как у обезьяны шимпанзе.
Журналисты и критики не обратили на эти слова внимания, а между тем сами были угнетены неразрешимой загадкой. Залы ломились от картин, действительно замечательных, а тут эти автомобили с поломанными крыльями, изображенные кое-как, ляп-тяп и такой успех!
А раз так, приходилось и им мудрить. Ну и мудрили, конечно, находя несуществующие особенности, будто бы разрешающие проблемы современности.
— Автомобили, автомобили! — говорил критик самый бойкий, — как мы, терпите вы всякие невзгоды. Вы наши друзья, вы неотъемлемы от человечества, от прогресса… Ведь вот, как больно нам видеть ваши изображения в таких изъянах и поломках. Не понесется такой несчастный «Дрин Дрон» за город, не повезет измученную рычаньем машин и бензинным дымом семью подышать чистым воздухом, покачаться на травке.
— А есть ли у автомобилей души? — спросила женщина, у которой на груди был крест.
— Безусловно, — воскликнул профессор, — это когда машина разбита вдребезги, а радиоприемник продолжает работать.
— Жаль, что Богатый этого не изобразил, — вмешался в разговор толстяк, с подтеками у маленьких глазок.
На третий день Богатый пришел на выставку, окрыленный успехом, в новом виде. На нем был, широкий до земли, красный плащ, шляпа черная с лиловым пером, огромные розовые туфли на высоких женских каблуках, в довершение всего этого нос Богатого был украшен большими красными очками. Со всех сторон на нем висели транзисторы и различные индустриальные красоты. Под мышкой Богатый нес сверток холста и сверток с кистями. Новый тюльпан, вколотый в петлицу, был сделан индустриальным способом из новоизобретенного материала. Прежний Богатый исчез — теперь это был такой человек, который стоит на командной должности и идет проверять посты.
И по мере того как он двигался, шумные разговоры затихали и с новой силой возникали за его спиной. На Богатом долго задерживались глаза самого разнообразного цвета с одним и тем же выражением затаенного восторга.
Проходя мимо рыжего художника, Богатый, нахально глядя ему в лицо спросил:
— Ну, что? как делишки, молодой коллега?
Несмотря на грим, художник сразу узнал Богатого по голосу и главное по огромным туфлям.
— Ты, сатана! опять? — прошипел рыжий, сжимая кулаки.
Богатый, взмахнув всеми своими аппаратами, звякая ими, словно амуницией, быстро удалился.
В зале, где были его картины, он вдруг ослеп.
— Ну, и проказники вы, господа! — воскликнул он, протирая глаза, под очками, ослепленные вспышками фотографических аппаратов. Поправив очки, он увидел множество лиц, рук, блокнотов, карандашей. Тут ему стукнуло в голову, что среди публики могут оказаться случайно покупатели зонтиков. Мысль эта его напугала. Некое смущение в фигуре знаменитости уловила и толпа.
— Смущается, такой герой смущается, — подумали все. Видеть скромность у знаменитости было всем очень приятно, ибо скромность великих людей, совсем не то, что простого смертного.
Две дамы, с противоположных сторон, дотронулись до плаща, как бы для того, чтобы не только на взгляд, но и на ощупь проверить существование Богатого.
— Маэстро! — воскликнул человек, обвешенный индустрией, — что, по-вашему, лучше: короткая жизнь во славе, или долгая, простая, обыкновенная?
— Долголетие не мешает славе, — ответил Богатый.
— Я в восторге от ваших картин, — возгласила дама, всеми силами своего шарма стараясь обратить на себя внимание.
— Это очень хорошо, — сказал Богатый.
— Вы сочувствуете коммунизму? — спросил густобровый с обезьяньей челюстью.
— Нет, хотя с другой стороны, я конечно преклоняюсь перед некоторыми принципами вашего Ленина, — ответил Богатый. И, помолчав, солидно добавил, — но я его превзошел.
— Вот тебе и раз! — вскричал обиженный коммунист. — Ленина превзойти не может никто! Он гений! Вы только всего-навсего художник, а он все умел!
Тщеславие заговорило в Богатом, да и как ему было не заговорить? Вокруг поклонницы, и некоторые прехорошенькие, поклонники, деловые значительные люди.
— Ваш Ленин мизинца моего не стоит! — крикнул Богатый.
— Ленин в сто раз выше вас! — ответил своей обезьяньей челюстью политик.
— Глупости говорите! — вспылил Богатый, краснея и поводя красными очками туда-сюда наподобье автомобильной прочищалки ветрового стекла. — Ленин! Ленин, вы все им бредите. Моя операция и его, разве можно сравнить?
— Картинки с поломанными автомобилями? — крикнул спорщик.
— Да, и это! А зонтики забыли!? — На этом восклицании Богатый запнулся, принял таинственный вид и начал поворачиваться, пытливо обводя кольцо окружения очками.
— А-аа! Зонтики! — послышался голос из задних рядов, — а я-то сомневаюсь: как будто тот самый мошенник! он, или не он, думаю?… А если б ты, знаменитость, туфли сбросил, так я бы тебя сразу узнал.
— Попался, — подумал Богатый, — вот дурак! как же я так?
— Тайна искусства, — зашептали в толпе. — О, что это за зонтики? ох, как интересно, — политик не унимался и все доказывал превосходство Ленина. Богатый поворачивался, выигрывая время.
Напряжение в толпе росло. Из задних рядов протискивался сквозь народ неприятный свидетель. «Повторяй за мной», — услышал Богатый голос, как бы в себе самом и в то же время как бы посторонний.
— О вы, ценители моего искусства! — слетело с языка Богатого, — как не идет вам, людям цивилизованным, поднимать базарный крик и спор, в то время как я так польщен, так тронут вашим же вниманием! О! О! я не ожидал, никак не ожидал, что дорогая публика не заступится за своего покорного слугу.
— Петь-то ты умеешь, — перебил Богатого голос продирающегося сквозь толпу.
— Мне тут грубят! — плаксиво вымолвил Богатый. — Мне!
Но тут уж никто из приличных людей не сомневался в том, что коммунист и какой-то злопыхатель есть подосланные кем-то провокаторы. Два молодых человека схватили под руки злопыхателя и вывели его вон из зала и сдали его на попечение полицейского. Коммунист же гордо заявил, что он остается при своем мнении, и добавил, что буржуи только могут с ним не соглашаться, но что это ровно ничего не стоит.
— Богатый, умоляю объясните нам тайну: что за зонтики? и какое отношение эта тайна имеет к вашему искусству? — просила красивая брюнетка.
— Кто потерял кисть!? — кричал сторож.
