Он снова смотрит. Самолюбие его выражается обычными словами банкомета: о, да это такой
По слухам, это приезжая из России, обладательница нескольких тысяч душ. С нею нет ни маминьки, ни папиньки, ни бабушки, ни мужа; с нею только пожилой доктор немец; следовательно, она должна быть молодая вдова, рассеивающая свое горе…
Красота всех жепщин, пациенток Карлсбада, потухла перед ней, как луна перед зарею.
Ротмистр снова смотрит и ищет ее взора… встречает… заметил в нем что-то такое… и забыл молоденькую польку Аделину. Аделина слишком белокура, слишком низка ростом, слишком легка: в ней нет того горделивого благородства, оценяющего собственное достоинство; нет того огня в очах, нет и нет чего- то, составляющего славу победы, льстящего всем чувствам.
— Чудное существо! — кричит молодежь, собравшись к ротмистру. — Верно, приехала рассеять печаль свою!.. Господа, не оставим сердца во вдовстве!
Ротмистр молчит, но в душе он готов бы был заступиться за ее честь, готов придраться к каждому, кто бы вздумал быть открытым претендентом на победу ее сердца.
Ротмистр проигрывается; тому она виновата, он рассеян; никогда еще женщина не поселяла в нем страсти; в первый раз испытывает он задумчивость и бессонницу. Она везде перед ним… Но он смеется и сам над собою; он уверен в самом себе, как всемирный победитель; он умеет ловить взоры, заставлять краснеть женщину — он так создан. Страсть может еще придать ему более решительности идти прямым путем к цели, не смотреть себе под ноги. «Кто бы ты ни была, — думает он, как Телемак, — богиня или простая смертная, ты будешь моею!» — и он преследует ее в галерее спруделя и в аллее каштановой, как будто владеющий уже правом защищать красавицу от лорнетов и толпы искателей.
Проходит несколько дней, и Г…ъ нашел случай говорить с нею на водах. Он торжествует, замечая, что в сердце ее запала уже искра любви к нему; от него не скрывается забывчивость, взгляды и угнетаемые скромностью вздохи.
Но скрывается ли это от стоглазого аргуса зависти? Таит ли это стоустое злословие?
Заступится ли жепщина за честь женщины? отстоит ли ее от навета? или первая предаст на позор подобное себе существо?
В первый раз, когда Г…ъ подошел к madam Emilie Horeff[20] (так записана была незнакомка в Badelist) и завел разговор с нею и с сопровождавшим ее доктором, все, что только ходило в галерее, по доброй воле и для предписанного
Злые слухи чернили уже прекрасную посетительницу Карлсбада, а она, как солнце, была выше туч, которые затмевали свет ее.
Только Г…ъ мог знать и испытывать на себе всю строгость ее правил, всю чистоту ее души, непроницаемой для соблазна. В разговорах с нею притупилась его дерзость; казалось, что он сделался мечтателем; он говорил с нею про Россию, возбуждал в ней любопытство видеть окрестности Карлсбада, малый Версаль, древний замок Стейн-Эльнбоген, где есть камень, упавший с неба; Хиршеншпрунг, где есть прелестное место, называемое
— О, — говорил он, — как блажен, кто испытает
Блаженство на земле, — отвечала она задумчиво, — не похоже ли оно на мрачный угол горы, который носит название
— Играть святым чувством! — возразил Г…ъ. — О, нет!., я не испытывал еще его, не произносил слова люблю, не владел ничьим сердцем, но я заступаюсь за смысл этого слова…
Г…ъ продолжал описывать яркими красками любовь, взаимность, земной рай и, как будто не замечая, преследовал Эмилию до самого дома, нанимаемого ею против
Перед крыльцом он остановился со всевозможными извинениями, что увлекся занимательностию разговора.
— Кого не увлекают слова?., но поток их часто опасен… Благодарю вас.
Г…ъ готов уже был раскланяться, но прекрасная пациентка Карлсбада остановила его словами:
— Вы возбудили во мне любопытство видеть
Как будто предвидя готовность Г…а, она, не ожидая ответа, вбежала на крыльцо, а ротмистр, торжествующий в душе, отправился на бульвар, выходил весь Карлсбад и возвратился в свой номер не прежде полуночи, чтоб избавиться от докучливых товарищей своих; он ничего не хотел видеть, слышать и знать, кроме 10 часов утра.
После томительной бессонницы настало утро; но до 10 часов оставалось еще 18 000 мгновений.
Наконец Г…ъ летит на крыльях любви к Эмилии Горевой. Он застает ее в гостиной; перед нею на столе лежит золотое кольцо; она, казалось, задумалась над кольцом. Вошедший ротмистр испугал ее. Она смутилась.
— Извините меня, что я вошел без доклада; ваш доктор сказал мне, что вы принимаете… Но я возмутил, кажется, какую-то грусть, воспоминание… и над кольцом?..
— Нет, не кольцо было причиною моей задумчивости… в нем нет приятных для меня воспоминаний… оно не памятник любви!.. Я им могу столько же дорожить, сколько вы дорожите тем кольцом, которое у вас на руке… и в доказательство я готова с вами меняться…
— О, — сказал Г…ъ, смутясь несколько, — воспоминанием любви я бы не пожертвовал, но кольцо матери я имею право променять… Я желал бы променять его на кольцо ваше…
— Я не откажусь от своего слова. Вот кольцо, которым я не дорожу… Оно ваше!
— Вы дарите меня счастьем! — вскричал Г…ъ, меняясь кольцами. Он хотел что-то продолжать в восторге чувств своих, но вопрос Эмилии прервал его восклицания.
— Тут слова:
— Ее имя… — отвечал Г…ъ нетвердым голосом. — Вы подарили меня счастьем!.. — продолжал он, надевая на руку кольцо и целуя его.
Но Эмилия не обращает внимания на его восторг. Она встала с места, вышла из комнаты…
«Что это значит? — думал Г…ъ. — Понимаю! порыв любви и испуганная скромность женщины…»
Вместо Эмилии вышла горничная девушка и объявила, что госпожа ее чувствует себя нездоровою и извиняется, что принуждена отложить поездку за город.
«А, плутовка! — думал Г…ъ, выходя и рассматривая кольцо, полученное от Эмилии. На нем было вырезано имя, но соскоблено… Может быть, это имя… но все равно!., что мне нужды до прошедшего! Золотые ключи от города высланы навстречу победителю, и город будет наш!»
Г…ъ идет домой. Для него необходимо рассеяние; взор его светел, он щедр за общим столом, он готов лить шампанское на голову тому, кто не пьет его. После обеда рассыпает он червонцы на стол, тасует карты; понтеры трещат колодами, выигрышные червонцы в банке; пошли
— Ва-банк! — раздается в углу стола.
Ротмистр вскидывает взоры. Это знакомец его, молодой человек.
— А, мое почтение!.. Не хотелось бы на все, да нечего делать, за мной реванж.
— Ва-банк! дама! — повторяет молодой человек, Г…ъ начинает метать…
— Убита, — раздается в устах всех понтеров.
— Нет счастья в картах!
— Верно, вы слишком счастливы в любви! — говорит ротмистр, считая червонцы.
— Правда ваша. Не угодно ли выиграть любовное кольцо… Вы, кажется, можете отвечать таким же… Я вижу у вас на руке.
— Я на свое кольцо не играю, — отвечал Г…ъ, — но если угодно, ваше пойдет в пяти червонцах.
