сообщила она, и все находятся в маленькой столовой рядом с кухней. Рут побежала вперед, чтобы обрадовать хозяев известием о прибытии «мистера Фрэнка». Он вошел в уютную небольшую комнату, которую все предпочитали просторной чопорной гостиной, обставленной в соответствии со вкусами покойной леди Эвелин Эббот, где над всем господствовал ее портрет. Маленькая столовая, более удобная по размерам, была меблирована Моникой, и, к счастью, в ней отсутствовали парча и позолота. Стены украшал только один небольшой портрет: очаровательный акварельный набросок Сисили в детском возрасте. Фрэнк всегда входил в эту комнату с ощущением, что он вернулся домой. С таким чувством он вошел и сейчас.
Но едва он переступил порог, как застыл на месте, увидев мисс Мод Силвер, которая уютно устроилась в низком кресле, возможно привезенном из ее городской квартиры. Превратившись в немое изваяние, Фрэнк услышал смех Моники, которая подошла к нему пожать руку и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку.
— Что с тобой, Фрэнк, — сказала она, — надеюсь, у тебя хватит времени войти в комнату. Посмотри, кто к нам приехал!
— Я смотрю! — ответил он. — И боюсь, что это видение исчезнет, растворившись в воздухе! Так какими судьбами...
Мисс Силвер улыбнулась, ее расшитый цветочным узором мешочек для вязанья лежал на полу рядом с ней. Она была одета в темно-зеленое кашемировое платье того фасона, который Фрэнк привык видеть на ней: простое, строгое платье, юбка длиннее, чем того требовала мода, гладкий лиф, воротник поддерживали пластинки из китового уса, чтобы прикрыть остроугольный вырез на шее. Поскольку она прибыла с официальным визитом, на ней была старомодная золотая цепочка и ее любимая брошь — розочка, вырезанная из мореного дуба с ирландской жемчужиной посередине. В левой руке она держала кофейную чашку и, не вставая с кресла, протянула ему другую руку.
— Фрэнк, дорогой... как приятно.
Он сел. Рут принесла для него чашку. Ему налили кофе. Как выяснилось, полковник Эббот уехал по делам, повидаться с викарием, чтобы обсудить с ним церковные чета.
— Я ненадолго, — сказал Фрэнк.
Как всегда, он смотрел на Монику с любовью и удовольствием. Сисили унаследовала от матери темные волосы и глаза-вишни, но та не сумела передать ей свое обаяние, приветливость, приятные черты лица и, конечно, свою непринужденность. Фрэнк как-то сказал ей, что ему не приходилось встречать более спокойной женщины. В ответ Моника засмеялась и заметила, что он ошибается: она просто ленива. Она налила ему вторую чашку кофе, заметив, что ему следовало приехать к ним на ленч, раз он прибыл сюда в связи с трагедией в Филд-Энде.
— Молочник рассказал служанкам. Трудно поверить в случившееся, настолько все это ужасно. И всего две недели назад мы там танцевали! Ты еще ничего не выяснил? Это ограбление? Стоукс говорит, что стеклянная дверь на террасу была открыта и что бедняжка Джорджина услышала, как она хлопает, спустилась вниз и нашла его. Она была так к нему привязана. Для нее это, должно быть, ужасный удар.
— Мне кажется, — сказал Фрэнк уклончиво, — там жила еще одна особа, к которой мистер Филд был сильно привязан.
Моника опустила на поднос свою чашку:
— Что ж, она очаровательная малышка. Знаешь, когда я смотрю на нее, мне кажется, что я слышу журчание ручейка.
— Как выразительно сказано, — улыбнулась мисс Сил-вер. — Твои слова напомнили мне очаровательное стихотворение лорда Теннисона о ручейке:
Журчу по камешкам бездумно,
Звеня на все лады,
Волнуюсь у запруды шумно
И радуюсь игре волны.
Фрэнк рассмеялся:
— Она именно такая! Абсолютно точный портрет. Продолжайте — это ведь не конец стихотворения?
Мисс Силвер пришлось прочитать еще одно четверостишие:
— Движенье, блеск и танец пенный — В них и проходит жизнь моя; На мелководье неизменно Маню к своим забавам я.
Фрэнк выхватил одно слово и повторил его:
— Мелководье... ведь рябь как раз и возникает на мелководье, правда?
Миссис Эббот расстроилась:
— Все это нехорошо. Я не имела в виду ничего подобного, и ты это знаешь. И мисс Силвер всего лишь процитировала стихотворение, которое лорд Теннисон написал о ручейке. Мирри очень милая, хорошенькая малышка, и она тоже очень любила своего дядю. Не думаю, что жизнь баловала ее до того, как она попала в Филд-Энд, и, казалось, она не знает, как выразить благодарность за такой подарок судьбы.
Фрэнк послал ей воздушный поцелуй.
— Успокойся, дорогая. Я согласен с каждым твоим словом. Мне просто интересно, насколько глубоки ее чувства. Альфред ошибся, вставив в стихотворение слово «мелководье»! А теперь расскажи мне, как она ладила с Джорджиной?
Моника с чувством ответила:
— Я не встречала девушки добрее Джорджины.
В эту минуту в коридоре раздались шаги, и в комнату влетела Сисили Хатавей.
— Мамочка! — воскликнула она с ребяческим возмущением, но потом увидела Фрэнка и обратилась к нему:
— Так ты здесь? Что ж, я рада... — Но гнев помешал ей закончить фразу.
— Сисили, дорогая, ты не заметила мисс Силвер.
Румянец вспыхнул на смуглых щеках Сисили, глаза-вишни засверкали. Она обернулась к ней, протянув обе руки:
— И правда не заметила, как же так? Я ужасно грубо веду себя, но я в такой ярости, что на вежливость не осталось сил. Вы простите меня, правда? — Она наклонилась, торопливо поцеловала мисс Силвер в щеку и, выпрямившись, с новой силой набросилась на Фрэнка:
— Не понимаю, как у тебя хватает совести стоять здесь и смотреть мне в глаза? В самом деле, не понимаю.
— В данный момент ты действительно очень привлекательна. Гнев тебе к лицу, но, возможно, ты чересчур энергична после ленча. И вообще, в чем дело?
— А ты не понял?
— Сисили! — с ударением произнесла Моника.
Сисили топнула ножкой:
— Если бы все это касалось кого-то другого! Но Джорджина! Это чистой воды глупость, невежество, слепой идиотизм!
Светлые холодные глаза Фрэнка гневно сверкнули от изумления, но заговорил он лениво и неторопливо:
— Твоего словарного запаса хватит ненадолго, если ты будешь тратить его так безрассудно.
— Что ж, сегодня он у меня не истощится!
— Это, дорогая, яснее ясного.
— Не смей называть меня дорогой!
— Сисили... — снова повторила Моника.
Она уже много лет не видела, чтобы Сисили так безрассудно вела себя, и, несмотря на холодную сдержанность Фрэнка, чувствовалось, что он тоже разозлен. Моника безнадежно махнула рукой и отошла к камину, где встала, отвернувшись от них. С акварельного рисунка, висевшего на стене, на нее смотрела пятилетняя Сисили. Моника думала о том, что люди, не научившиеся держать себя в руках, немногим
