Это предложение необходимо было обдумать. Сид Тернер не знал, на что решиться. Он давно был знаком с Мирри и отлично знал, какая она лживая девчонка. Ему хотелось выяснить, правда ли то, что она рассказала ему.
— Мирри расстроилась, потому что ее оставили без единого пенса — вот в чем дело. Я довожусь ей родственником, думаю, она рассказывала вам обо мне. Я хотел бы знать, что следует сделать, чтобы защитить ее права.
Джонни удивленно приподнял брови:
— Боюсь, я не понимаю, о чем идет речь. Мирри, тебе лучше подняться наверх и лечь.
— Нет, она пока останется здесь! — заявил Сид Тернер. — До тех пор, пока мы не выясним, как обстоят дела! Мистер Филд говорил, что собирается обеспечить ее будущее. И сказал ей, что сделал это. А теперь Мирри утверждает, что кто-то сжег то завещание и что она ничего не получит.
— Не кто-то... мистер Филд сделал это сам.
— Брехня! — Сид заговорил грубо.
Джонни подошел к двери и распахнул ее:
— Если вы хотите, чтобы я подвез вас, можете воспользоваться оказией. А если хотите узнать, что случилось с завещанием, то по пути в Лентон расспросите мистера Модсли. В заключение советую вам заниматься своими делами и оставить Мирри в покое.
Сид посмотрел на Мирри, она продолжала плакать, он перевел взгляд на открытую дверь и вспомнил, что до Лентона три мили.
— Если дела обстоят так, подбросьте меня до Лентона.
Глава 27
Когда дверь за ними закрылась, Мирри последний раз тщательно вытерла глаза и привстала на цыпочки, чтобы посмотреть на себя в овальное зеркало, висевшее над камином. Оно было оправлено в тусклую позолоченную раму и давало не очень ясное изображение. Мирри не понимала, зачем в Филд-Энде, Эбботсли и в поместье Пондсбери, которое носило название Рейнингз, хранили такие вещи. Во всех этих домах было много старья, и, вместо того чтобы выбросить все это на свалку и купить новое, люди, которым принадлежали эти вещи, похоже, гордились тем, какие они старые. Они не называли их обшарпанными, а говорили, что это антиквариат. Джонни сказал так об этом самом зеркале. Мирри не удалось как следует рассмотреть себя в этом антиквариате, но и того, что она увидела, оказалось достаточно, чтобы у нее пропало желание выходить из комнаты. Она решила остаться здесь, пока не подвернется удобный случай и она сможет проскользнуть незаметно наверх. Мирри сегодня много и искренне плакала, и глаза ее опухли. Она подумала, что выглядит ужасно, и бесполезно сваливать все на зеркало, потому что веки стали жесткими и воспалились, и даже нос опух. Она дождалась, пока не замерли голоса в холле. Потом приоткрыла дверь и выглянула наружу.
В холле не было никого, кроме Джорджины. Она держалась рукой за нижнюю балясину лестницы и поставила ногу на первую ступеньку, но, заметив выглянувшую Мирри, остановилась. Что ж, не важно, если Джорджина увидит ее с распухшими глазами. Мирри вышла из маленькой столовой, и, как только она сделала это, Джорджина начала подниматься по лестнице. Она уже подошла к двери гостиной и открыла ее, когда, оглянувшись, увидела позади себя Мирри. Джорджина очень устала, ей было грустно и отчаянно хотелось побыть одной. Утром проводили дознание, и хотя оно было коротким и формальным, как все судебные разбирательства, но стоило огромного напряжения.
Потом у нее состоялся деловой разговор с мистером Модсли. А затем надо было накормить обедом родственников и нескольких старых друзей, которые приехали издалека. В основном это были пожилые люди, и все они были очень добры к ней, но они ожидали, что их выслушают и ответят на все вопросы. Что ж, теперь это осталось позади: и похороны, и довольно тягостное траурное чаепитие. Позади... Все разъехались, и ей хотелось побыть одной и ни о чем не думать. Энтони не подходил к ней весь день, и вчера тоже, после того как мистер Модсли прочитал им завещание. Вот об этом она не хотела думать в первую очередь. Он выглядел мрачным и упрямым и таким же несчастным, как она сама. Ей не следует сейчас думать обо всем этом.
Она повернула голову и увидела Мирри в одном-двух ярдах за своей спиной — маленькую, заплаканную, взъерошенную Мирри, напоминавшую котенка, которого выбросили под дождь. Не в характере Джорджины было хранить память о нанесенных ей обидах. И она спросила:
— Мирри, в чем дело?
Мирри снова заплакала, негромко, но так жалобно, как будто ей разбили сердце. Очевидно, в такой ситуации оставалось сделать только одно, и Джорджина это сделала. Она повела Мирри к себе и усадила в кресло. Закрыв за ними дверь, она вернулась и села рядом.
— Мирри, о чем ты плачешь?
— Все это так ужасно, — произнесла Мирри.
— Знаю. Но перестань плакать. Дядя Джонатан не одобрил бы тебя.
В ответ слезы хлынули с новой силой.
— Он был так добр ко мне!
— Он любил тебя.
Мирри подавила рыдания:
— Ты отошлешь меня обратно?
— Я хочу поговорить с тобой об этом.
— О, ты отошлешь! Джорджина, не надо... не надо... пожалуйста, не надо! Дядя Альберт и тетя Грейс... и этот ужасный приют... ты не представляешь, что это такое... действительно, не представляешь! И тогда я не смогу видеться с Джонни! Я сейчас нравлюсь ему, но он забудет меня, как только я уеду... уверена, что забудет! Не заставляй меня уезжать!
— Я не стану навязывать тебе никаких решений против твоей воли, — сказала Джорджина. — Я разговаривала о тебе с мистером Модсли.
— Что он сказал? — Поскольку Джорджина ответила не сразу, она торопливо продолжала: — Я ему не нравлюсь.
Он был рад, что завещание сожжено. Он не позволит тебе ничего сделать для меня... знаю, что не позволит.
— Послушай, Мирри. Дядя Джонатан собирался обеспечить тебя. Он сжег завещание, которое составил во вторник, потому что он его написал, когда рассердился на меня из-за одной вещи. Я действительно не знаю, что было в этом новом завещании... он мне не говорил. Он только сказал, что оно было несправедливым и что он составит другое завещание, которое будет справедливо ко всем. Что ж, он умер, не успев сделать это, но я хочу выполнить его волю, насколько это в моих силах. Вот о чем я говорила с мистером Модсли.
Мирри перестала плакать. Она не спускала глаз с лица Джорджины и порывисто дышала. Джорджина продолжала:
— Мистер Модсли говорит, что я не имею права передать тебе часть капитала, потому что он оставлен мне в доверительную собственность. Они с Энтони являются попечителями. Они выплачивают мне доход с этих денег, но ни они, ни я не имеем права передать в твое пользование часть капитала. Вот что я могу и что намерена сделать: я буду выплачивать тебе часть дохода в качестве той доли капитала, которую хотел оставить тебе дядя Джонатан. Не знаю, сколько это будет, потому что не знаю, во сколько оценивается все состояние. В тех случаях, когда кто-то умирает, всегда приходится платить очень большие налоги, и я не знаю, в какую сумму это выльется. Но никто не ставит вопрос о твоем возвращении к дяде и тете, если ты этого не хочешь, а тем более — в приют.
— О! — произнесла Мирри, и рот ее принял форму этой буквы, а глаза стали круглыми. — Ох, Джорджина! — воскликнула она и тут же спросила: — У меня будут собственные деньги?
