мобилизованный на улице Харькова.
Кажется, с первого дня пребывания в полку, Ладин еще не сказал ни одного слова.
— Лежит, как глыба, молчит, как рыба, — склоняясь над ним, шутил унтер-офицер Филатов, полуинтеллигент, любивший удивлять солдат рифмованной речью. Солдаты засмеялись. Звонче всех засмеялся Миша, шестнадцатилетний кадет-доброволец, первый весельчак в роте.
В заднем углу теплушки вполголоса пели.
— Ура! Дрозды!..
— Дроздовцы приехали! — так встретил нас Сводно-стрелковый полк, когда наш эшелон подошел к какой-то маленькой, затерянной в степи станции.
— Ну, раз дрозды прилетели!..
— Дрозды уж заклюют!..
— Теперь вперед, значит…
Мы уже вышли на платформу и строились вдоль вагонов.
— На Грайворон, очевидно, — сказал прапорщик Морозов, когда роты двинулись вдоль широкой пыльной дороги.
Белые халупы, прячась в садах, ласково дымили в небо. Из халуп выходили крестьяне. Они провожали нас бесцветными, вылинялыми глазами и упорно молчали. Бабы около заборов вполголоса причитали.
— Мы идем на юго-запад, а Грайворон к северу будет…
— Вы правы. — На мгновение прапорщик Морозов потерял шаг. — Пожалуй, выйдем на Богодухов. Но вот не понимаю я в таком случае, отчего мы не пошли по линии на Сумы?
— Маневры, господа, — обернувшись к нам, сказал прапорщик Дябин. — Мы, добровольцы, маневрами побеждаем… Здесь выйдем, там срежем, тут отбросим и стопчем. Ведь не силою берем. До сих пор, по крайней мере, не силою же брали.
— Духом… — пробасил Свечников. Горизонт чернел.
Войдя в интервалы между 2-м и 3-м взводом, запевалы ухарски заломили фуражки.
— Ну, а чего петь-то будем?.. Хлестал дождь…
Мы жи-ве-ем среди по-о-ле-ей, — высокими голосами играли запевалы,
И — ле-со-ов дрему-у-у-у-чих,
Но счаст-ли-вей, ве-се-лей
Всех вель-мо-ож могу-у-у-чих!..
Эй, дроздовцы, эй, дроздовцы, подхватывала рота,
Жи-во, жи-во, живо, вс-се-ле-ей!
Ей!
Живо, жи-во,
Живо, ве-се-лей!..
Дорога вилась и кружилась.
— Правое плечо вперед… Марш!..
И, сойдя с дороги, мы взяли напрямик и через зреющую рожь пошли к какой-то далекой деревне.
ПЕРВЫЕ БОИ
Мокрая густая темнота ползла по кустам…
— Курить в кулак! Не зажигать спичек! Прикуривай друг у друга!..
Совсем близко от нас шел бой. 1-я, 2-я и 3-я рота наступали на Богодухов.
— Заварилось… Только сейчас, господа, заварилось по-настоящему!.. Нартов сидел на корточках и запихивал травою дыру в сапоге. Над Нартовым стоял Свечников. Он дрожал мелкой дрожью. С козырька его фуражки стекала вода.
— Эх, дрозды, дрозды! — ворчал прапорщик Дябин, прислушиваясь к гулу красной артиллерии. — Зазнались дрозды!.. Без батарей… С одними винтовками вышли… Так и споткнуться не трудно… Черт!.. Море нам по колена!..
Он сплюнул.
Дождь бил по листьям, выбивая барабанную дробь. Нартов присвистывал.
— Ничего, ничего!.. Не в первый… Не спотыкаться, не бегать… Выбежим!
Через минуту нас построили.
…Под ногами хлюпала вода.
— Держи интервалы!.. Цепь спокойней!.. Цепь — черт дери! Держи интервалы!
Капитан Иванов вводил роту в прорыв между 2-й и 3-й, которые медленно отступали от Богодухова. 4-й взвод, еще не привыкший к боям, шел, ломая равнение, крутыми зигзагами.
— Не пригибаться! Не пригибаться, трусы! — кричал капитан Иванов, следуя за ротой с наганом в руке. — Цепь…
Диким вихрем над головой взвизгнули первые пули. Кто-то вскрикнул и упал.
— Вот они! Вот! — закричал Свечников. — Обходят!..
— Не ори! — Нартов грыз семечки, а потому шамкал, как беззубая старуха.
— Не ори, дурак!.. Наши это… Воин!..
Было темно. Темнота под пулями визжала. Дождь бил в спину.
Наконец, 2-я и 3-я роты поравнялись с нами. Мы также стали отходить.
…Отступая, мы отстреливались.
— Спокойней! Так! Так! Еще спокойней! — сдерживал 2-е отделение прапорщик Дябин. — Следите, прапорщик. — Он подошел ко мне. — Ну и бьют же! Следите…
И вдруг глаза мои чем-то захлестнуло, и чья-то винтовка, ударив меня в локоть, полетела мне под ноги.
…Черные силуэты солдат шли пригибаясь.
— Отделение, слушать мою команду! — кричал я, снимая наган с прапорщика Дябина.
Верхняя часть его черепа была снесена.
Все больше и больше снижались пули. Нартов ворчал. Шел угрюмым шагом, опустив винтовку штыком до самой земли. По нем равнялась вся цепь. Я был обрызган кровью и мозгами отделенного. Вытирая лицо рукавом, быстро пригибал голову, самого же себя обманывая: «Ну, конечно, не трушу… Пригибаюсь?.. Ну, конечно!.. Но кровь…»
— Эй, не бежать!..
Из-под обстрела красных мы вышли только через полчаса.
Дождь больше не падал. Из-за туч выгрызалась луна.
Замыв пятна крови и мозги, я повесил гимнастерку на ротной кухне и медленно шел к бараку какой-то экономии сахарозаводчика Кенига, в которой на ночь — был расположен наш батальон.
Под стеной барака сидело несколько солдат 2-й роты.
— А черт их разберет, хохлов этих!.. Молчат, и слова не скажут…говорил маленький рыжий солдат с запрокинутым вверх носом. — В городах, там подходяще встречают, это верно, а эти вот — волками глядят… Ну — и не поймешь, рады ли, нет ли…
— А чему радоваться?..
— Ты, слушай, язык подвяжи!.. — угрюмо вставил третий солдат. — Не у красных… Разговор оборвался.
— Гляди, пленного ведут. Ишь, длиннорылый! Наш это, из кацапов будет!
