Повестка дня сходки была известна Борису заранее – передел сфер влияния. Он не сомневался в том, что «отцы» откроют встречу словами скорби о безвременно ушедшем Роланде Кутателадзе, оплоте Елены Александровны Родионовой. И если они увидят, что Борис не идет на уступки, то начнут действовать сообща. А если поймут, что он идет на уступки… Да что там, будет то же самое.
Борису было над чем подумать, но все мысли его занимала Елена. Он не мог часами решать насущные деловые проблемы, зато мог часами сидеть у Елены. Правда, она никого не хотела видеть. Даже его. Приходилось довольствоваться утомительными беседами с психиатром в парке резиденции. Все его речи сводились к признанию полного своего бессилия.
– Средства и препараты, которыми я располагаю, – заводил психиатр свой скучный монолог, – не гарантируют исцеления. Я гарантирую лишь правильный диагноз и снятие очевидных симптомов расстройства. Могу с уверенностью сказать: ей нужна смена обстановки, а лучше – смена места жительства. Здесь всё, даже стены, напоминает ей о горе. Перед столь сильным душевным потрясением лекарства бессильны. Здесь может помочь лишь чудо. Как бы странно это ни звучало из уст профессионального материалиста… Кстати, знал я одного волшебника от медицины… Профессор Чанг Жу. Его орудие – иглоукалывание. Мы познакомились с ним на симпозиуме в Германии. Сам он хуа-цао – китаец без родины. Живет в Бангладеш, на границе с Индией. Практиковал в Европе. Результаты поразительны… А мы, как видите, толчемся на одном месте.
И это было так. Лена оставалась в ужасном состоянии. И только бог знал, как ее спасти. Бориса поджимали обстоятельства. На него давили со всех сторон, ожидая распоряжений.
Лисовский и Матлашенко вовсю готовились к войне. Беспека выжидала. Борис же плевать хотел на этот маскарад, но делал вид, что изучает ситуацию. И вот-вот выдаст инструкции. На самом же деле он думал только об одном – о ней, о том, как оградить ее от всего этого дерьма. Надо было что-то решать. Время не ждало.
Тусклый свет дневных ламп резал Борису глаза. На центральном проходе угрюмого помещения стоял пожилой человек в белом халате, санитар, с которым Борис заключил сделку.
– Давайте, выбирайте поскорей. Я боюсь, как бы не нагрянул патологоанатом, черт бы его побрал! – Санитар поторапливал.
– Эти двое, – показал Борис.
– Добро, забирайте, только побыстрее увозите этих жмуриков, – прохрипел медбрат.
– Они точно подлежат кремации?
– Здесь не задерживаются те, у кого есть чувство юмора.
– Поможете мне донести их до багажника?
– За те деньги, которые вы мне дали, я бы сам стал покойником, если бы так не любил жить.
Они вывезли две каталки с аккуратно зачехленными телами и уложили трупы в багажник автомобиля.
– Ну, счастливо, – попрощался санитар и не спеша зашаркал к массивной железной двери с надписью «Морг». Войдя внутрь, он подошел к выключателю и вырубил свет. На мгновение стало совсем темно, но скоро зеленые глазки крохотных лампочек, встроенных в холодильные камеры, исполосовали мрак. У санитара сердце ушло в пятки, он вновь увидел клиента.
– Вы чего не уехали, что-то не так? – с дрожью в голосе спросил санитар. Взгляд Бориса показался ему страшным. К горлу подступил комок.
– По логике вещей я должен тебя убить, – тихо сказал Борис, – но я этого делать не стану. – Он сунул ему еще денег. – Живи и молчи. – Затем Борис достал из кармана какой-то листок и показал его санитару. Это был снимок. У санитара подкосились коленки. На знакомой ему фотографии красовалось все его семейство, включая внучонка. – Забери и помни о них, – шепнул Борис. – И знай, что я о них тоже вспомню, если твой язык вдруг развяжется.
Медбрат уже был не рад, что впутался в эту темную историю. Борис обошелся с ним жестоко, но не мог поступить иначе. Он знал ребят, которые могли выдавить слово даже из немого. Правильнее было бы избавиться от свидетеля. Борис уехал, оставив его живым. У него не было уверенности в старике, ведь уверенность – термин, придуманный для нарциссов и идиотов. Но Борис не хотел коллекционировать грехи.
Борис снова стал большим боссом. Это поняли все. В их среде не предусматривался акт инаугурации. Возвращение во власть не стало для него поводом вымещения злости. Все оценили великодушие Сумцова. Подхалимы, улучив повод для лизоблюдства, принялись слагать панегирик незлопамятному папе, который простил даже Лисовского.
Все произошло само собой. Никого не удивило, что новый «биг босс» сел на трон при живой Матушке. Она была не в себе. Поговаривали, что она никогда не выйдет из транса. К тому же Матушка не составляла завещания. Ее не подсиживали наследные принцы «престола». Борис имел все права, быть может, даже потому, что не хотел их иметь.
Он стал боссом и занялся делами. Он действовал, и у него получалось. Он сохранил империю, но делал это не для себя. Его конечной целью было другое – вырвать Елену из бездны психического срыва, вернуть ее к реальности. В амплуа крестного отца он чувствовал себя временщиком.
Рассудок обязательно вернется к Елене, но она никогда больше не будет Матушкой. И он бросит все это к чертям собачьим! Они уедут вдвоем, в глушь, в какой-нибудь захолустный провинциальный городок. Они купят себе большой дом с садом и будут жить тихо, замкнуто, уединенно. Он будет, как в былые времена, ухаживать за садом. А дело… Пусть Лисовский станет боссом, он ведь мечтает об этом. Только бы Лена выздоровела.
Врач, светило психиатрии, боялся ставить окончательный диагноз. Он попросил созвать авторитетную комиссию из таких же, как он сам, эскулапов, чтобы разделить ответственность. Хитер, шельма! Не выносит свой вердикт и не обнадеживает. Строчит какие-то рецепты, прописывает микстуры с бромом, элениум, сильнодействующие успокоительные, исправно получает гонорары и… виновато прячет глаза. Ну, вот и сейчас прячет… Борис с трудом переваривал его заумные объяснения, блуждая в непроходимых дебрях специальной терминологии. Сейчас ему казалось, что все эти словесные выкрутасы с латиницей существуют лишь для того, чтобы закутать истину в пеленки из колючей проволоки медицинских дефиниций.
Но сегодня Борис примчался на Подол не для того, чтобы в очередной раз внимать пустым разглагольствованиям. Елена приказала выгнать психиатра и прислала к Борису посыльного, который передал, что она желает с ним пообщаться. Это уже кое-что, особенно после того как она заявила, что никого не хочет видеть.
– Вы с ней помягче и не спорьте, – предупредил Бориса доктор, который не осмелился уйти, скорее заботясь о своем гонораре, чем о пациентке.
Дверь в ее покои была открыта, но штора задвинута.
Борис не решился зайти в спальню с ходу. В кабинете он осмотрелся… В камине слабенький огонек. От всего этого пространства веяло знакомой небрежностью. Внезапно компакт-проигрыватель во всю мощь динамиков разразился мелодией «Сказок Венского леса». Музыка брякнула кувалдой по перепонкам. Борис подошел к проигрывателю и нажал «стоп».
– Это ты, Боря? – донеслось из спальни.
– Да, Лена. Можно войти? – спросил Борис, подумав, что альфонсы Леночки чувствовали себя здесь куда вольготнее, чем он. Уж они-то не спрашивали разрешения войти в ее покои.
– Зачем ты выключил музыку? – Они все еще общались через шторку. – Включи, – повелела Лена.
– Ты хочешь, чтобы меня контузило, – шутливо огрызнулся Борис и, вспомнив предостережение доктора, смягчил тон: – Конечно, Леночка, я сделаю чуть тише, если не возражаешь.
– Сделай как было, – грозно произнесла Родионова.
Борис включил проигрыватель. Как только музыка вновь наполнила пространство, из-за шторки послышалось: «Войди».
Борис вошел… Лена сидела на кровати, натянув на себя большое розовое одеяло, она была бледна,
