рука поднялась и наотмашь ударила: след от моих пяти пальцев отпечатался на его недоуменном лице.
Мы видели друг друга голыми до самых подробностей, но сейчас он поверх пижамы нацепил еще и кардиган. А. сел на кровать. Я стояла у окна и курила. Небо уже прояснилось, а падавший снег создавал ощущение рождественских дней.
Я слушала его рассказ, словно он доносился из другой комнаты или словно я вдруг стала плохо слышать. Его вялый, безучастный голос раздирал мою душу и печень, и мне стало вдруг ясно, что я всегда это знала.
Андреа Берти было двадцать три года. Он хотел стать актером, но защитил диплом по фильмам Бернардо Бертолуччи. Он познакомился с Адой во время проб, и она была всего лишь одной из актрисочек, с которыми он тогда занимался любовью. Да, пару раз они с Адой смотрели тот фильм. Для него «Последнее танго в Париже» был всего лишь главой его дипломной работы. Да, в ту ночь Джулио отсутствовал, и у них было две бутылки виски и несколько граммов коки. После секса Ада рассмеялась и сказала: «Я убью себя. Думаешь, не смогу?» — «Нет, ты этого не сделаешь», — ответил он.
Она, пошатываясь и все еще смеясь, встала на стул, отстегнула от сумки кожаный ремень и крепко привязала его к потолочной балке. Ему никак не удавалось открыть глаза, все было как в тумане, в горле стоял тошнотворный комок. Голова со стуком упала на стол и через несколько минут он заснул.
Разбудил его телефонный звонок и голос Джулио на автоответчике: «Ада, ты, наверное, спишь… Я хотел тебе сказать, что приду около двенадцати дня». Через жалюзи пробивался солнечный свет. Он встал, подошел к телу Ады и потрогал ее ногу. Он еще ни разу в жизни не видел трупа, но понял, что Ада была мертва, несомненно мертва. Он закрыл глаза, снова открыл; он закрывал и открывал их много раз, потому что не мог в это поверить. Французы называют это cauchcmar, сказал он мне. Это казалось кошмаром, но оказалось реальностью.
Тело было слишком высоко от него и слишком безобразно, чтобы стащить его с балки, пощупать пульс, попробовать вернуть к жизни. Он это не говорит, но это то, что он сделал, то есть то, что он не сделал.
В панике он вымыл стакан, из которого пил, сунул в карман кожаной куртки шесть окурков сигарет «Мальборо» — Ада курила «Муратти» — и ушел. Когда он бегом спускался по лестнице, столкнулся со стариком, державшим на поводке спаниеля.
Сколько времени ей понадобилось, чтобы умереть? Что она испытала? Сколько она страдала и что это за боль? Была ли это в тот момент только физическая боль? В какую-то долю секунды она задала себе вопрос: «Какого черта я делаю?» Искала ли она какой-нибудь выступ? Сколько продолжалась эта попытка? Жизнь и смерть. Сначала ты есть, потом тебя больше нет. Достаточно одного движения.
Ко мне подошел кот и стал тереться о мою ногу, протестуя таким образом против своей пустой миски. А. говорил о тщеславии актеров и моей сестры, которая готовилась к прослушиванию под звуки оперы Верди «Фальстаф», так как, по ее словам, его музыка затрагивала все ее струны. Он не мог смотреть мне в лицо, однако уточнил, что не знал, кто я, когда увидел меня на вечеринке у Тима. Но потом он, должно быть, понял. Только после этого он ничего мне не сказал. Я бросилась на него, но он даже не шевельнулся: боль, которую я испытывала, замедляла мои движения, лишала их силы, делала ватными. Я знала, что никаких синяков у него не будет.
— Она хотела успеха, — тихо сказал он.
— Она хотела и тебя, я читала ее письма, — холодно ответила я.
Он тряхнул головой и уставился на висевший на стене постер с картины Хоппера. Он сделал глубокий вдох.
— Она спала с режиссерами, продюсерами, с любым, кто обещал ей сняться в кино… — Это была не моя идея, — оправдывался он.
— Но ты был там, когда она вешалась.
Я пошла на кухню выпить воды, А. плелся сзади. Для него Ада была лишь сумасшедшая, которая подобно комете пронеслась через его жизнь, оставив ему ужасное воспоминание до того дня, когда случай или судьба снова не столкнули его с ней на вечеринке в моем образе, манере поведения, в модуляции голоса. После шестнадцати лет он увидел ее снова. Я не могла думать, что занималась любовью с этим мужчиной. Мне хотелось растоптать свою жизнь и умереть. Только моя мать и моя сестра могут умереть? А почему я не могу? Почему мой отец не может?
Я все еще чувствовала во рту вкус его языка. Как бы я хотела разломать всю мебель в его доме на мелкие кусочки. Но я стояла, как истукан, и чувствовала себя, как выжатый лимон.
— Что это за чертов фильм? — спросила я.
Он заморгал глазами и перевел дыхание.
— Если бы все можно было вернуть…
— Что бы ты сделал тогда?
Он взял из моей пачки сигарету и прикурил. Молодец, снова закурил.
— Джорджиа, мы были молоды…
— Ты ее когда-нибудь бил?
— Я дал ей пощечину лишь один раз, на вечеринке.
— Почему?
— Она была пьяна и валяла дурака с режиссером, с которым вела переговоры относительно роли. Ада много пила.
Я ухмыльнулась.
— А ты — нет.
— Я тоже пью, — признался он. В его голосе сквозила жесткость.
— Знаешь, тебе надо было стать актером.
Он горько улыбнулся.
— Сожалею.
— Почему ты ей не помог?
— Ее мужчиной был Джулио.
Да, Джулио. Еще один, который ничего не понял.
— Кто такая Анна?
— Анна Паризи? Одна из ее подруг.
— Они одалживали друг у друга одежду? Ходили в кино?
Он потер лоб.
— Нет, думаю, они занимались другим.
Кот проводил меня до двери, которую я закрыла за собой с сухим стуком На улице ярко светило солнце, а люди сгребали лопатой снег. До меня донесся чей-то голос: «К счастью, его выпало не так много». Кроме детей, все надеялись на то, что начнется дождь, что снег не замерзнет и что снова можно будет вести машину без проблем.
Голос, который ищет тебя
Дома я поставила будильник с мыслью поспать пару часов.
Невозможно.
Я прилегла, не раздеваясь, в темноте, в углу постели. Повернулась на бок. Правая рука, подложенная под голову, затекла и начала покалывать. Чтобы избавиться от запаха мужчины, который шестнадцать лет назад трахал мою сестру, холодного душа будет недостаточно. Что-то явно меня не устраивало, но я не знала, что. В лицее я изучала Марка Аврелия.
«Зло, совершенное другим, есть зло, которое принадлежит ему». Устраивает ли это меня?
В половине десятою утра с всклокоченными волосами и в пропахшем потом свитере я вошла в агентство. Лучио, бросив на меня взгляд, сразу понял, что у меня была бессонная ночь. Мое перекошенное
