Словно во сне, я очутился на подиуме. Засверкали фотовспышки.
— Дамы и господа! Мы уже получили главную награду: нам удалось запустить танатонавта, который вернулся живым.
Полная тишина. Один журналист задал вопрос:
— Доктор Пэнсон, вы один из величайших мастеров, ковавших сегодняшнюю победу. Что вы собираетесь делать дальше?
Я подошел ближе к микрофону.
— Сегодня великий день.
Все слушали меня.
— Мы победили смерть. Теперь все изменится. Придется пересмотреть наше отношение к жизни. Мы собираемся освоить новую вселенную, и рано или поздно это произойдет, хотя мне самому трудно в это поверить. Наверное, мы доказали, что…
В этот момент в моей голове проскочил тот самый проклятый вопрос: а чем это я тут занимаюсь?!
— Мы доказали, что…
И вдруг я осознал, что здесь и сейчас я совершил нечто поистине исторического масштаба. Стоит лишь раз подумать об этом, и ты уже не отделаешься от этой мысли.
Толпа продолжала внимать, телекамера показывала меня крупным планом. Миллионы людей смотрели, как я стою разинув рот.
— Доктор Пэнсон?
Я был не в состоянии выдавить даже полслова. Крайне раздосадованный журналист попытался выкрутиться.
— Кхм-м… Господин президент… Вы доказали, что умеете держать слово. Повлияло ли это на ваше отношение к предстоящим парламентским выборам?
Президент Люсиндер не обратил на него внимания. Он прошептал нам:
— Пойдемте, друзья, не будем тратить время на этих плебеев. Покинем этот балаган и займемся делом. Пора рисовать первую карту Континента Мертвых.
— Где?
— На танатодроме Флери-Мерожи. Только там нас оставят в покое.
Наша маленькая группа становилась все более сплоченной.
83. Персидская мифология
84. Карта
Тюремные стены сотрясались от приветственных криков. Заключенные уже посмотрели по RTV1 прямую передачу о «путешествии» Феликса. Кербоз приветственно махал рукой и подмигивал: «Я же знал, я же говорил!»
Когда мы вернулись на танатодром, Рауль схватил лист плотной бумаги и фломастеры. Мы обступили его, и Феликс стал рассказывать, что видел на том свете, пытаясь говорить как можно понятнее.
Трогательно было смотреть, как этот здоровенный грубый парень подыскивал слова и собирался с мыслями, стремясь помочь нам, его первым друзьям.
Он почесал макушку, он почесал спину, он почесал под мышками. Нахмурился. Наш картограф потерял терпение:
— Ну же, как все было?
— Это… Сначала была воронка, а края у нее как у короны или коробочки хлопка, что-то в этом роде.
Рауль быстро сделал набросок.
— Нет, — сказал Феликс, — она больше. Я же говорю — воронка.
Он закрыл глаза, чтобы лучше припомнить.
— Как неоновое колесо, только вокруг кружева разбрасывает. Что-то жидкое… Ну, как сказать… Огромные волны голубоватой звездной пыли, разбрызгивающие жидкий свет. Кажется, что висишь над океаном, который вертится и превращается в корону из света и искр.
Кто бы мог подумать, что этот питекантроп окажется поэтом! Амандина нежно смотрела на него.
Рауль стер прежний рисунок и изобразил нечто, напоминавшее салат-латук с растрепанными листьями.
— Уже лучше, — одобрил Феликс. — Понимаете, плывешь как в желе из света. И такое приятное ощущение морской прохлады. Точно! Это как я в первый раз был на море!
— Какого это все цвета?
— Голубовато-белого… Но светилось и вертелось, как карусель. Она вроде как всасывала в себя других покойников. Их вокруг были целые толпы, и к пупкам у них были прицеплены белые веревки, которые лопались, когда они уходили глубже в воронку.
— Лопались? — перебил его Люсиндер.
— Ну я же говорю! Как лопнет там внизу, так они раз — и еще быстрее летят.
— А кто были эти люди? — спросила Амандина.
— Да покойники: изо всех стран, всех рас, молодые, старые, большие, маленькие…
Рауль велел нам замолчать. Наши вопросы отвлекали Феликса. Еще будет время разузнать обо всем подробнее.
— Продолжай. Итак, бело-голубая воронка…
— Да. Она все сужалась и превращалась в гигантскую розовато-лиловую трубу. А там, в глубине, ее стенки темнели и становились бирюзовыми. До самой бирюзы я не дошел, но видел, где это все начинается.
— Воронка все время вращается?
— Да, у края медленно, а чем глубже, тем быстрее. Потом она сужается и становится ярче. А вся толпа внутри бирюзы… и даже я сам… мы все изменились.
— Как это?
Феликс гордо выпрямился.
