что он не погнушался ею, пусть говорит. Так будет лучше.
Девушка уклончиво пробормотала что-то. Колвелл посмотрел на нее украдкой и закудахтал, словно читал ее мысли.
— Ничего, ничего, — говорил Колвелл. — Вам не стоит забывать, что вы очень многим мне обязаны. Само человечество мне многим обязано. — Старик улыбался, лелея свою мысль, перекатывая ее любовно в мозгу. — Да, очень многим. Вы, девушки, особенно. Семеро из вас, так сказать, обязаны мне самим своим существованием. Я взял одну и сделал восемь.
Джин ждала.
— Семнадцать лет назад, — продолжал Колвелл мечтательно, — директор Дома вступил в неблагоразумную любовную связь с молодой общественной работницей. На следующий день, опасаясь скандала, директор проконсультировался со мной. И я согласился осмотреть молодую женщину. При помощи хитроумной фильтрации я сумел изолировать оплодотворенную яйцеклетку. Я долго ждал такой возможности. Я нянчил эту яйцеклетку. Она разделилась — первый шаг на ее пути к настоящему человеческому существу. Очень осторожно я отделил одну от другой. Каждая разделилась снова, и снова я отделил дуплеты. Еще одно деление, и опять я…
Джин глубоко вздохнула:
— Тогда Молли не моя мать. Не зря я слушаю…
Колвелл осадил Джин взглядом.
— Не спешите… Там, где была одна яйцеклетка, стало восемь. Восемь идентичных. Я позволил им развиваться нормальным образом, хотя мог бы продолжать процесс деления до бесконечности… Через несколько дней, когда клетки стабилизировались, я взял восемь здоровых женщин-заключенных в лазарет. Я впрыснул им снотворное и напичкал соответствующими гормонами, а потом имплантировал каждой в матку по зиготе.
Колвелл рассмеялся, развалившись удобно в кресле.
— Восемь беременностей, и никогда я раньше не видел, чтобы женщины были настолько изумлены. Одна из них, Молли Саломон, посчитала, что у нее ремиссия болезни, и бежала из Дома до рождения ребенка. Моего ребенка. Предполагаю, имею право сказать это. На самом деле, я считаю, она имела к нему очень маленькое отношение. Последовала серия неудач, и я потерял из виду ее и восьмого ребенка, — он с сожалением покачал головой. — Это пробило неприятную брешь в замысле, но все же у меня оставались мои семь… И вдруг, семнадцать лет спустя, в Столице, на Земле, я забрел в офис и там — вы! Я знал, что меня ведет судьба!
Джин облизнула губы:
— Если Молли не моя настоящая мать, тогда кто же?
Колвелл сделал грубый жест:
— Не имеет значения. То, что непосредственный донор забыт, к лучшему!
Джин сказала как бы мимоходом:
— Чего вы добиваетесь? Вы доказали, что это может быть сделано; зачем прятать бедных девушек в глуши Кодирона?
Колвелл проказливо подмигнул:
— Эксперимент еще не окончен, моя дорогая.
— Не окончен?
— Нет. Первая фаза блестяще завершена, теперь мы повторим процесс. И в этот раз я запущу в дело свое собственное семя. Я хочу восемь больших сыновей. Восемь больших мальчиков Колвеллов.
Джин тихо сказала:
— Это глупо.
Колвелл заморгал, замигал:
— Ни в коем случае. Желание иметь потомство — это одно из самых сильных человеческих побуждений.
— Люди обычно делают это по-другому… Ваш метод больше не сработает.
— Не сработает? О, Земля, почему?
— Вы не имеете больше доступа к женщинам, которые будут вынашивать плод. Здесь нет… — она осеклась, почти что закусив язык.
— Очевидно, мне не надо искать очень далеко. Восемь здоровых юных девушек в расцвете сил.
— А мать?
— Одна из моей восьмерки. Доротея, Джейд, Берника, Фелисия, Санни, Черри, Марта — и Джин. Любая из вас.
Джин беспокойно заворочалась:
— Мне не очень хочется быть беременной. Ни естественным путем, ни искусственным.
Колвелл снисходительно покачал головой:
— Несомненно, в этом есть некоторые трудности.
— Ладно, — сказала Джин. — Что бы вы там ни планировали, не включайте меня. Потому что я не собираюсь делать это, что бы вы там ни говорили. Мне плевать.
Колвелл наклонил голову, и щеки его слегка порозовели.
— Моя дорогая юная женщина…
— Давайте без «дорогих юных женщин»…
Прозвучал звонок телевызова. Колвелл вздохнул и тронул кнопку. На экране появилось лицо Джин, испуганное и отчаявшееся. За ним казенная комната и два внимательных человека в форме. «Несомненно, Черри», — подумала Джин. При виде Колвелла Черри пронзительно закричала:
— Вы втянули меня в это дело, доктор Колвелл, вы и вытащите.
Колвелл заморгал с глупым видом. Узкое живое лицо Черри налилось злостью и раздражением.
— Сделайте что-нибудь! Скажите что-нибудь!
— Но… что случилось? — потребовал Колвелл.
— Меня арестовали. Говорят, я убила человека!
— Ах, — сказала Джин со слабой улыбкой.
Колвелл дернулся вперед:
— Что все это значит?
— Это безумие! — закричала Черри. — Я не делала этого! Я даже не знаю его, но они не позволяют мне уйти!
Один из полисменов сказал хрипловатым голосом:
— Вы растрачиваете и ваше время и наше, сестра. Мы взяли вас с такими уликами, что вы отсюда никогда не выйдете.
— Доктор Колвелл! Они говорят, что накажут меня, убьют меня за то, чего я не делала!
Колвелл ответил раздраженным голосом:
— Они не могут доказать, вы это или не вы.
— Тогда почему они не позволяют мне уйти?
Колвелл потеребил подбородок.
— Когда случилось убийство?
— Думаю, этим утром.
— Это все чепуха, — сказал Колвелл с облегчением. — Утром вы были здесь. Я готов засвидетельствовать это.
Один из полицейских хрипло рассмеялся. Черри закричала:
— Но они говорят, что на нем мои отпечатки пальцев! Шериф говорит, что в этом сомневаться невозможно.
— Смехотворно! — взорвался Колвелл, чуть не визжа.
Один из полицейских склонился вперед:
— Дело совершенно ясное, Колвелл. Иначе ваша девушка не разговаривала бы с вами так свободно. Что до меня, я никогда не видел более простого дела, и я ставлю сотню долларов на то, каким будет приговор.
— Они убьют меня! — закричала Черри. — Они только и говорят об этом!
