Бустамонте взглянул на него в изумлении.
— А в чем дело?
— Замысел исполнен слишком четко. Ребенок скорее всего действовал под гипнотическим принуждением. Его рукой двигал другой мозг.
— Вы думаете? — нахмурился Бустамонте. — И кто бы мог быть этим «другим»?
— Почему бы не Старший Аюдор?
Бустамонте словно споткнулся, затем коротко рассмеялся.
— Вот это уж действительно плод больной фантазии! А почему бы не предположить, что это были вы?
— Я ничего не выиграл от смерти Аэлло, — сказал Палафокс. — Он пригласил меня сюда с особой целью. Теперь он мертв, а ваша политика будет иной. Во мне нет более необходимости.
Бустамонте поднял руку.
— Не спешите. Сегодня — это не вчера. С меркантилийцами, как вы сами заметили, теперь труднее будет общаться. Может быть, вы послужите мне так, как послужили бы Аэлло?
Палафокс встал. Солнце опускалось за океан, становилось оранжевым и как бы растворялось в вечернем воздухе. Бриз звенел стеклянными колокольчиками на террасе и извлекал печальные звуки, похожие на пение флейт, из эоловой арфы. Цикады, будто жалуясь, вздыхали и шелестели. Нижний край светила стал плоским, вот уже лишь половина его над горизонтом, четверть…
— Теперь смотрите! — сказал Палафокс. — Сейчас будет зеленый луч!
Последняя огненная точка исчезла за горизонтом, и вдруг — яркая вспышка зеленого света, почти сразу же ставшая голубой. И вот уже солнце исчезло.
Бустамонте сказал властно:
— Беран должен умереть. Факт отцеубийства налицо.
— Вы форсируете события, — мягко заметил Палафокс. — Ваше лекарство слишком сильнодействующее.
— Я действую так, как считаю необходимым, — раздраженно отрезал Бустамонте.
— Я избавлю вас от мальчика, — сказал Палафокс. — Он может вместе со мной вернуться на Брейкнесс.
Бустамонте с деланным изумлением изучал Палафокса:
— Ну и на что вам молодой Беран? Я готов предложить вам взамен множество женщин, что увеличит ваш престиж, Бераном же сейчас распоряжаюсь я.
Палафокс с улыбкой глядел в темноту:
— Вы боитесь, что Беран станет оружием против вас. Вы не хотите, чтобы существовал еще один претендент на престол.
— Было бы банальной глупостью отрицать это.
Палафокс уставился в небо:
— Вам нет нужды его бояться. Он ничего не будет помнить.
— А какая у вас в нем нужда? — настаивал Бустамонте.
— Считайте это моей причудой.
Бустамонте был резок:
— Я вынужден поступить с вами неучтиво.
— Со мной лучше дружить, нежели враждовать, — мягко сказал Палафокс.
Бустамонте снова остановился, будто споткнувшись, и кивнул вдруг неожиданно дружелюбно:
— Может быть, я и переменю свое решение. В конце концов, вряд ли ребенок может стать причиной больших неприятностей. Пойдемте, я проведу вас к Берану — посмотрим, как он отнесется к вашей идее.
Бустамонте направился к дверям, покачиваясь на коротких ногах. Палафокс с улыбкой последовал за ним. У дверной арки Бустамонте замешкался, говоря что-то капитану мамаронов. Идущий следом Палафокс остановился около высокого черного нейтралоида и заговорил, склонив голову так, чтобы Бустамонте его не слышал.
— Если я снова сделаю тебя обычным человеком, мужчиной, чем ты отплатишь мне?
Глаза черного стража сверкнули, под кожей напряглись мускулы. Неожиданно мягким голосом нейтралоид ответил:
— Чем я отплачу тебе? Я уничтожу тебя, размозжу тебе череп. Я — больше чем человек, я сильнее четверых — к чему мне хотеть возврата прежних слабостей?
— Ах! — восхитился Палафокс. — Так вы не склонны к слабостям?
— Да, верно, — кивнул нейтралоид. — У меня есть изъян, — он показал зубы в устрашающей ухмылке. — Я нахожу сверхъестественную радость в убийстве. Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как хруст шейных позвонков маленьких, бледных и немощных человечишек в моих пальцах.
Палафокс отвернулся, вошел в павильон. Двери закрылись. Он обернулся
— капитан глядел на него сквозь прозрачную панель. Палафокс поглядел на другие выходы: повсюду стояли мамароны.
Бустамонте сел в одно из мягких черных кресел Аэлло. Он набросил на плечи мантию того непроницаемо-черного цвета, что приличествовал достоинству Панарха.
— Я восхищаюсь вами, людьми Брейкнесса, — сказал Бустамонте. — Ваша смелость восхитительна. Так бесстрашно вы кидаетесь в пучину опасности!
Палафокс грустно улыбнулся:
— Мы не столь опрометчивы, как вам кажется. Ни один из Магистров не покидает пределов планеты без средств личной защиты.
— Вы имеете в виду вашу прославленную магию?
Палафокс отрицательно покачал головой:
— Мы не волшебники. Но в нашем распоряжении поистине удивительное оружие.
Бустамонте внимательно осмотрел его серо-коричневый костюм, под которым ничего нельзя было скрыть.
— Что бы это ни было за оружие — сейчас его при вас нет.
Бустамонте набросил черный плащ на колени.
— Давайте отбросим двусмысленности.
— С радостью.
— Я представляю власть на Пао. Посему называюсь Панархом. Что вы на это скажете?
— Скажу, что вы рассуждаете логично. Если вы сейчас приведете ко мне Берана, мы исчезнем с ним вдвоем и оставим вас наслаждаться вашей безграничной властью.
Бустамонте покачал головой:
— Это невозможно.
— Невозможно? Ну, не совсем…
— Это невозможно, если принимать во внимание мои цели. Традиция династического правления на Пао всесильна. Воля народа — чтобы власть наследовал Беран. Он должен умереть, пока весть о смерти Аэлло не вышла за пределы дворца.
Палафокс задумчиво потрогал черную щеточку усов:
— В таком случае, уже поздно.
Бустамонте замер:
— Что вы сказали?
— Вы еще не слышали радиосообщений из Эйльянре? Сейчас как раз звучит объявление.
— Откуда вы это знаете? — требовательно спросил Бустамонте.
— Вот лучшее доказательство моей правоты, — сказал Палафокс, указывая на приемник, вмонтированный в ручку кресла Бустамонте.
Тот дотронулся до рычажка. Из встроенного в стену динамика раздался голос, полный ненатуральной скорби: «Горе Пао! Пао, плачь! Пао, облекись в траур! Великий Аэлло, наш благородный Панарх, умер! Горе, горе, горе! Растерянные и смущенные, глядим мы в печальное небо, и наша надежда, единственная
