— Арлес все пытается налить себе вина, но Спанчетта этого не допускает. От этого Арлес только звереет с каждой минутой. Он с Кеди вполне может спрятаться в кустах с бутылкой и наплевать на патруль. Мы узнаем об этом только когда йипи с визгами выскочат на площадь и начнут резать нам глотки.
— Йипи не отважатся на такую дикость во время Парильи! — с сомнением покачав головой, ответила Вейнесс. — За это их осудят даже люди из ЖМС.
— Что такое ЖМС?
— Жизнь, мир и свобода. Так называется одна из фракций на Штроме. Нас они называют аллигаторами. Но я не хочу говорить сейчас о таких вещах.
Глауен внимательно посмотрел на ее профиль.
— Ты здесь хорошо провела время?
— Конечно! — она бросила на него быстрый взгляд. — А что, на твой взгляд, должно было мне не понравиться?
— Ну, что-нибудь. Я не был уверен, что тебе понравится станция Араминта. Или я, например.
Вейнесс рассмеялась.
— Ну, ты был безупречен. А что касается станции, то когда я только приехала сюда, то думала, что все здесь такие серьезные, что я на их фоне буду казаться наивной и глупой.
— Ну и как?
— Все оказалось по-другому. Спасибо, что поинтересовался.
— Не за что.
— Я все думаю, каково учиться у вас в Лицее. Это очень трудно?
— Если постоянно заниматься, то совсем не трудно. Тому хорошим примером является Арлес. Он хочет стать виноделом, а потому, чтобы получать хорошие отметки, опустошал бутылку за бутылкой вина. Естественно, его начинание провалилось.
— Интересно, а какое отношение это имеет ко мне?
— Я просто хотел сказать, что, например, пьянство не делает учебу легче.
— Хм. И Арлес исправился?
— В какой-то мере… Вон он идет, прекрасный молодой кадет, отправившийся патрулировать вдоль заднего забора.
— Бедный Арлес! Он пропустит фантасмагорию.
— Он видел ее раньше. Хочешь верь, хочешь — нет, но он был поклонником театрального искусства. Кстати говоря, Кеди тоже.
— А ты?
— У меня никогда не было такого желания. А у тебя?
— У нас не бывает никаких спектаклей или представлений.
— Почему?
Вейнесс пожала плечами.
— Думаю, люди в Штроме не хотят сидеть как истуканы и смотреть, как другие что-то изображают.
— Хм. Я подумаю об этом.
Банкет продолжался, а в это время Флорест подготавливал сцену Орфея для своей фантасмагории. Попурри из мимических сценок, скетчи, балет и, наконец, сам спектакль.
Все произведение называлось «Очарованная древность народа Багтауна», его действующими лицами являлись насекомые, одетые как крестьяне. Декорации изображали спрятанную в укромном уголке леса деревеньку, сверху свисали увитые лианами ветви деревьев, в глубине сцены был виден расколотый пьедестал из зелено-серого мрамора. По сцене взад-вперед сновали насекомые, играя короткие комические сценки. Группа небольших жучков танцевала под дребезжащую музыку. У одного края сцены стояло дерево, с которого свисал белый кристалл. Время от времени он раздувался и дергался. Жучки столпившись вокруг этого дерева, наблюдали за кристаллом с почтением и изумлением.
Пульсация внутри белой скорлупки становилась все более бурной, а оркестр начал ее подчеркивать трубными гортанными звуками.
Кристаллик начал раскрываться. Свет сконцентрировался на нем, в то время как остальная часть сцены погрузилась в темноту.
Кристаллик раскрылся, и оркестр внезапно смолк. Из пролома в кристалле тут же выскочил ужасный маленький белый чертик с искаженными чертами лица, нарисованными черной краской. Он издал трубный ликующий звук и с прыжками и скачками убежал со сцены. Насекомые и оркестр изображали всеобщие удивление и ужас.
Затем вспыхнул свет, направленный на вершину пьедестала, где в костюме бабочки стояла Сессили. Ее тело было обтянуто серой мягкой материей, на лбу торчали длинные усики. Прекрасные крылья шевелились в каком-то собственном таинственном ритме.
Сессили медленно повернулась на пьедестале, ее лицо приобрело сосредоточенное выражение. Она присела, скрестив ноги, ее крылья постоянно дрожали и колыхались являя чудесные цвета: алый и зеленый, темно-красный, обжигающий изумрудный, бархатно-черный.
Как будто поднимаясь при помощи своих крыльев, Сессили медленно встала. На ее лице появилась радостная улыбка восторга от легкого движения собственных крыльев. Все были очарованы этой сценой и не сводили с нее изумленных глаз. Она изобразила призывную мольбу, и сердце в груди у Глауена сжалось.
Вся остальная часть сцены погрузилась в темноту. Откуда-то со стороны раздался раскатистый рокот. Свет метнулся в сторону от пьедестала. Белое сияние высветило банду чертиков, вооруженных длинными гротескными алебардами. Насекомые застыли в растерянности, затем сорвались с мест и яростно атаковали пришельцев. Чертиков жалили, пилили, кусали жвалами, сороконожки присасывались к ним, жуки медленно жевали. Лучи света бешено плясали по всей сцене. Луч света скользнул по пьедесталу: бабочки там уже не было.
Оркестр взорвался полнозвучной сумбурной мелодией и смолк. И только небольшой лучик света метался по темной сцене.
Мелькающие в блуждающем луче света насекомые были заняты делом. Огромными молотами, прессами, катками они превращали чертиков в плоские листы.
Со стороны пьедестала раздались глухие удары барабана. Свет метнулся в ту сторону и все увидели, как насекомые прибивают расплющенных чертиков к пьедесталу, составляя из них контуры черно-белой бабочки.
Упал воздушный непроницаемый занавес и скрыл от глаз зрителей сцену. Из-за занавеса к рампе решительным шагом вышел Флорест.
— Наша труппа и я надеемся, что наши усилия доставили вам удовольствие. Как вы, вероятно, знаете, все эти таланты найдены здесь, на станции Араминта. Все участники вложили в это представление все свои силы.
А сейчас я хочу обратиться к вам, — после небольшой паузы, добавил Флорест. — Мое обращение будет очень коротким. «Орфей» доставил нам много приятных часов, но он очень мал и безнадежно устарел, так что любое представление, сыгранное на его сцене, можно считать подвигом.
Многие из вас уже знают, что мы задумали построить новый «Орфей». Когда наша труппа выступала в турне по далеким мирам, все заработанные нами деньги пошли в фонд нового «Орфея», который будет самым прекрасным из всего, что имеется в Сфере Гаеана.
Без всякого стеснения я прошу вас пожертвовать что-нибудь для того, чтобы приблизить рождение нового «Орфея». Спасибо.
Флорест спрыгнул со сцены и исчез.
Глауен повернулся к Мило и Вейнесс.
— Ну вот вам еще одно из изобретений Флореста. Кому-то это нравится, кому-то — нет.
— По крайней мере, он привлек к себе внимание, — сказала Вейнесс.
— Может быть, мне бы это понравилось больше, если бы я понимал, что там происходило, — пробормотал Мило.
— Скорее всего, этого не знает даже сам Флорест. Он импровизирует направо и налево, а остальное доделывает сам дьявол.
