доканчивали свою овсянку. Мирон, как обычно, казался суровым и погруженным в размышления. Лидия выглядела немножко бледной.
— Сегодня ночью ветер опять дул очень сильно, — начала Уэйнесс. — Ты слышала?
— Слышала, — подтвердила девочка. — Но я никуда не побежала.
— Вот молодец! И голос ты слышала?
— Мирон сказал, что голосов на самом деле не существует, — криво усмехнулась Лидия.
— И он прав, как всегда.
Девочка вернулась к овсянке, а Уэйнесс решила осмотреть как следует столовую. Где же еще ей было искать информацию о Монкурио в такой ситуации? Если таковая вообще существовала? И вообще важно знать, как сама Ирена относится к этой теоретически существующей информации. Если она не считает ее особенно ценной, то интересующая Уэйнесс информация может оказаться где угодно — даже в старой коробке из-под конфет, где обычно хранятся всякие счета по дому.
Клара вышла в кладовку, и Уэйнесс мгновенно подбежала к буфету, открыла дверцы, обшарила все полки, надеясь увидеть хотя бы фамилию Монкурио или профессора Соломона.
Ничего.
Лидия и Мирон смотрели на нее без всякого удивления. Вернулась Клара. Девушка заставила себя спокойно сесть.
— Зачем ты это сделала? — тихо спросила ее девочка.
— Я ищу одну вещь, — шепотом ответила ей Уэйнесс. — Я скажу тебе о ней позже, когда бабушка уйдет.
Лилия кинула, найдя такое объяснение вполне разумным.
— Попроси Мирона, — тоже шепотом посоветовала она. — Он может найти вообще все, что угодно, потому что различает вещи через вещи.
Уэйнесс даже вздрогнула, но все же посмотрела на мальчика с недоверием — действительно ли все это так?
— Мирон, ты ведь правда можешь найти любую вещь? — спросила она.
Мирон сморщил нос, словно презирая столь неуместный вопрос.
— Мирон все знает и все может, — поспешила на помощь брату Лидия. — Иногда мне кажется, что он скоро заговорит, и тогда ты услышишь, как хорошо и красиво он умеет говорить!
Мирон не обратил на эту реплику никакого внимания и отодвинул тарелку с недоеденной кашей.
— Я думаю, он заговорит тогда, когда надо будет сказать действительно что-то очень важное, — не сводя глаз с брата, прошептала девочка.
— Или когда кому-то будет очень нужна его помощь, — подхватила Уэйнесс.
В кухне все стихло, и это явно свидетельствовало о том, что Клара весьма заинтересовалась разговором в столовой.
— Ну, ладно. Давайте лучше подумаем, чем мы займемся сегодня? Погода плохая, но не холодно, так что, можно пойти во двор, — предложила Уэйнесс, надеясь там и продолжить разговор с детьми.
Однако пошел дождь, и им пришлось остаться дома. Тогда они все трое принялись рассматривать атлас Земли.
Уэйнесс объяснила детям систему Меркатора.
— Таким образом, на этой ровной бумаге вы можете увидеть всю поверхность Земли. Синий цвет — это океаны и моря, а коричневый — континенты. А кто-нибудь из вас может мне сказать, где мы с вами находимся?
Лидия покачала головой.
— Нам никто этого не говорил.
Но Мирон, быстро посмотрев на карту, уверенно ткнул пальцем в Патагонию.
— Верно! — обрадовалась Уэйнесс и перевернула страницы. Все страны на Земле разные, и каждое место отличается от другого. Поэтому существует очень интересное занятие — путешествовать туда и сюда, переезжая из одного старинного городка в другой или изучая нетронутые леса — ведь на Старой Земле тоже осталось немало диких мест!
Лидия с сомнением посмотрела на карту.
— Может, то, что ты говоришь, и правда, но все же это что-то неправильное, и мне просто смешно смотреть все эти них. Даже не знаю, нравятся мне такое занятие или нет.
Уэйнесс рассмеялась.
— Я тебя понимаю. Такое чувство у нас называется «охота к перемене мест». Когда я была в твоем возрасте, один человек подарил мне сборник старинных стихов. И одно из них произвело на меня огромное впечатление, оно преследовало меня неделями, я даже стала избегать этой книги. Хочешь его услышать? Оно совсем небольшое, вот:
Мы скачем, мы скачем, и я и другие,
Чрез синие горы и реки стальные,
Чрез шумное море и чрез
Тартари разбойничий лес.[11]
— Какое милое, — согласилась Лидия и посмотрела на брата, который, по обыкновению наклонив голову набок, молчал. — Мирону тоже очень понравилось. Ему вообще нравятся всякие созвучия из слов. А ты знаешь еще какие-нибудь стихи?
— Дай подумать. Вообще на стихи у меня очень плохая память, но вот еще одно я помню. Оно называется «Озеро Мрачных Болот», очень грустное:
Слишком влажен и слишком глубок оказался грот
Для души столь возвышенного героя.
И она улетела на Озеро Мрачных Болот,
Где лишь свет светляков освещает всю ночь напролет
Одинокую душу в березовом легком каноэ.
— Какое хорошее стихотворение, — признала Лидия. И снова посмотрела на брата. — Мирон тоже решил написать тебе стихи! — после некоторой паузы с восторгом сообщила она.
Выпрямившись особенно резко, мальчик взял карандаш и бумагу и быстрыми ровными строчками написал: «стихи очень красивые, и слова красивые. Прочитай еще раз».
Уэйнесс улыбнулась.
— Нет. Во второй раз это прозвучит гораздо хуже.
«Хорошо, — написал Мирон. — Если не хочешь, я попробую записать их с первого раза».
Уэйнесс сдалась.
Мирон слушал ее внимательно, затем немного подумал и написал следующее: «Мне нравится эти стихи. Слова хорошо подходят друг к другу. Когда будет время, я тоже напишу стихи».
— Надеюсь, ты мне их покажешь? Или даже прочтешь вслух.
Мирон прикусил губы, вероятно, еще не готовый к такому подвигу.
— А еще знаешь какие-нибудь стихи? — не унималась Лидия.
Уэйнесс задумалась.
— Есть одно стихотворение, которое я выучила, будучи совсем маленькой. Хорошее стихотворение, и вам оно тоже должно понравиться. — Девушка посмотрела на детей — оба сидели в трепетном ожидании. — Вот какие это стихи, — улыбнулась она.
Танцевала наша Мурка средь углей,
Танцевала в лучшей юбочке своей.
Плачет Мурка, не дадут ей молока,
В юбке дырку не заштопает пока.
Лидия была просто в восторге.
— Только очень грустно, — добавила она.
— Может быть, — согласилась Уэйнесс. — Но, я думаю, кошечка очень быстро заштопает свою юбочку и скоро получит много молока. Я бы на ее месте сделала именно так.
— И я тоже. А еще, а еще знаешь какие-нибудь стихи?
— Не сейчас, ладно? Может быть, лучше ты сама попробуешь написать стихи. И Мирон тоже.
