Дворца – той его части, что вы предоставили гостям.
Виоль Фалюш, казалось, удивился:
– А вам интересно, что здесь еще происходит?
– Только как журналисту.
– Гм. А что вы, как человек, думаете о Дворце?
– Он очень приятен.
– И только-то?
– Чего-то не хватает. Возможно, дело в слугах. Им недостает глубины – бедняги кажутся нереальными.
– Понимаю, – кивнул Виоль Фалюш, – им не хватает традиций. Единственное лекарство – время.
– Они также лишены чувства ответственности. В конце концов, они всего лишь рабы.
– Не совсем, поскольку не осознают этого. Они полагают себя Счастливым Народом. Так оно и есть. Именно ощущение нереальности, колдовства я и пытался создать здесь.
– А когда истекает их срок… Что тогда? Что происходит со Счастливым Народом?
– Некоторые работают на фермах, в садах. Других отсылают еще куда-нибудь.
– В большой мир? Их продают как рабов?
– Все мы рабы в том или ином смысле.
– И вы тоже?
– Я жертва чудовищного наваждения. Я был чувствительным мальчиком, которого жестоко травили. Полагаю, Наварх изложил вам детали. Вместо того чтобы сломаться, я обрел силу, начал искать возмещения – ищу до сих пор. Я – одержимый. Общество считает меня своевольным сибаритом, эротоманом. Оно ошибается. Я – что скрывать – убежденный аскет. И останусь им, пока не избавлюсь от наваждения. Я – упорный человек. Однако вам не интересны мои личные проблемы, поскольку, естественно, это не тема для печати.
– И тем не менее, мне интересно. Игрель Тинси – источник вашего наваждения?
– Именно, – произнес Виоль Фалюш невыразительным голосом. – Она разбила мою жизнь. И должна возместить ущерб. Разве это не справедливо? Она проявила себя непонятливой, жестокой.
– И как она может излечить ваше наваждение?
Виоль Фалюш выпрямился в кресле.
– У вас что, нет воображения? Мы уже достаточно много друг другу сказали.
– Так Игрель Тинси жива?
– Да, конечно.
– Но из ваших слов я сделал вывод, что она мертва.
– Жизнь и смерть – все это неточные термины.
– Кто тогда Друзилла, девушка, которую вы оставили Наварху? Она – Игрель Тинси?
– Она то, что она есть. И допустила ужасную ошибку. Не оправдала моих надежд, и Наварх тоже, раз уж взялся воспитывать ее. Она легкомысленна и упряма, заигрывала с другими мужчинами и должна служить мне, как служила Игрель Тинси. Так и будет, во веки веков, пока я не получу желаемого и не успокоюсь. К этому времени ей придется оплатить огромный счет. Тридцать лет! Подумайте об этом! – Голос Виоля Фалюша дрожал и прерывался. – Тридцать лет быть окруженным красотой и не иметь возможности наслаждаться ею. Тридцать долгих лет!
– Я не рассчитываю, что вы послушаете моего совета, – сухо сказал Джерсен.
– Я не нуждаюсь ни в чьих советах, и, естественно, то, что я говорю вам, не может быть опубликовано. Я буду оскорблен и потребую удовлетворения.
– Тогда что можно печатать?
– Все, что хотите, если это не оскорбит меня.
– А что здесь еще делается – по ту сторону зала?
Виоль Фалюш с минуту разглядывал его. Джерсен чувствовал это, но не мог различить выражения глаз. Но голос Фалюша звучал легко:
– Это Дворец Любви. Я увлечен им, даже захвачен, возможно, из-за механизма сублимации. Я разработал программу исследований. Изучаю эмоции в искусственно созданных и достоверных обстоятельствах. Однако сейчас я предпочел бы не обсуждать проблему. Возможно, через пять лет, или десять, я опубликую заключение. Предвижу потрясающие результаты.
– Что касается фотографий в фойе…
Виоль Фалюш вскочил на ноги.
– Хватит! Мы говорили слишком долго, я разволновался, и вы тому причиной, поэтому я доставлю некоторые неудобства и вам, что несколько меня успокоит. Внимание и осторожность! Скоро настанет час возвращения в Реальность.
– А что будет с вами? Останетесь здесь?
– Нет. Я также покину Дворец. Работа здесь завершена, у меня важная миссия на Альфаноре, которая меня развлечет и, возможно, все изменит…
Будьте любезны, выйдите в холл. Мой друг Хеланс ожидает вас.
«Хеланс, – подумал Джерсен, – должно быть, тот белоглазый». Ощущая на себе пристальный взгляд Виоля Фалюша, Джерсен медленно повернулся и пошел к двери. Белоглазый ожидал его в холле. Он держал в руках что-то вроде цепа – стержень, заканчивающийся кусками проволоки. Похоже, другого оружия у него не было.
– Сними одежду, – велел Хеланс, – ты должен быть очищен.
– Это твой язык должен быть очищен, – сказал Джерсен. – Можешь говорить что хочешь, а сейчас ты должен возвратить меня в сад.
Хеланс улыбнулся.
– У меня есть приказ. Можешь упираться, но приказ должен быть и будет исполнен.
– Не тобой, – огрызнулся Джерсен. – Ты слишком толст и медлителен.
Хеланс вскинул цеп, проволоки резко и неприятно засвистели в воздухе.
– Быстро! Или ты выведешь нас из терпения, и наказание будет другим.
Хеланс мускулист и крепок, отметил Джерсен, явно тренированный борец, возможно, столь же хорошо тренированный, как и он сам. И на тридцать фунтов тяжелее. Если у него и есть слабое место, этого с ходу не разберешь. Джерсен неожиданно сел на пол, спрятал лицо в ладони и начал всхлипывать.
Хеланс уставился на него.
– Снимай одежду. Не рассиживайся! – Он подошел и поддел Джерсена носком ботинка. – Ап!
Джерсен вскочил, ухватив ногу Хеланса. Тот повалился назад. Кирт нещадно выкрутил ему ногу так, что мышцы свело от боли. Белоглазый отчаянно заорал, затем упал и замер. Кирт поднял плетку, стегнул его по плечу. Проволоки зашипели, клацнули, Хеланс застонал.
– Если можешь идти, – сказал Джерсен, – просто покажи дорогу.
За его спиной раздались шаги. Джерсен повернулся и увидел высокую фигуру в черном. В мозгу вспыхнули красно-белые огни, и Джерсен потерял сознание.
Это были кошмарные полчаса. Джерсен медленно возвращался к жизни. Он лежал голым в саду, возле стены Дворца. Одежда была аккуратно сложена рядом.
«С меня хватит, – подумал Кирт. – Проект провалился. Не полностью, поскольку я еще жив». Он оделся, криво улыбаясь. Его пытались проучить.
Ничего не выйдет. Он уплатил, но боль, как и удовольствие, проходит быстро. Гордость – раздражитель посильнее.
Джерсен прислонился к стене и ждал, когда в голове прояснится. Нервное напряжение еще не спало. На теле не было ни синяков, ни кровоподтеков – только несколько красных рубцов. Живот подвело от голода. Вот она, ирония судьбы: он гость за столом Виоля Фалюша, гуляет по прелестным садам, которые создало воображение врага… Джерсен вновь мрачно улыбнулся. Он и не ждал, что жизненный путь будет усыпан розами.
Смеркалось. Сад никогда не выглядел таким прекрасным. В кустах жасмина дрожали огни, мраморные урны мерцали в темной зелени, словно испуская собственный свет. Стайка девушек из деревушки прошла
