боевой обстановке во взрывчатку вставляем взрыватель. Конец взрывателя вроде антенны. Собака бросается к танку, лезет под него, задевает антенной о корпус, и происходит взрыв. И танку капут.
— А собаке?
— Тоже.
— Ценой своей жизни, получается. Выходит, что ты собачий душегуб, — заключил Ваня.
Солдат нахмурился и сердито отозвался:
— Война, парень, понимать надо. Душегубами фашисты являются. Ты вот собаку пожалел. Верно сказал, только не к месту. Мне тоже жалко. А что поделаешь? Люди отдают свои жизни! Люди! А ты о собаках… Вижу, жалостливый ты к животным, значит доброе сердце имеешь. А вот насчет соображения слабоват еще. Слабоват…
И он выразительно покрутил пальцем у виска. Ваня не обиделся, а только усмехнулся:
— Спасибо, дружище, за политбеседу.
В это время где-то впереди послышался отдаленный гул моторов. Мы сразу замолкли и насторожились. Овчарки тоже навострили уши и поднялись. Я выглянул из окопа и посмотрел в бинокль. По спине пробежал холодок.
Шло более десяти танков. Куда они направят удар? А если в стык двух полков, где мы находимся? Могут смять. Немного нас осталось, и противотанковых средств почти никаких. Единственное, чем мы располагали — бутылки с горючей смесью и связки гранат. Собаки — это на крайний случай.
— Приготовиться, — распорядился я.
У нас было припасено четыре бутылки с горючей смесью и пять связок гранат.
Разошлись по ячейкам. Я остался около пулеметчика. Солдат деловито привязывал к спинам собак смертоносный груз. Пока он делал это, овчарки стояли смирно, но как только сказал «порядок», они ощетинились и попытались выпрыгнуть из окопа. Солдат с трудом удержал их.
— Не спешите, шалавы, — ворчал он, натягивая поводки.
Танки подошли ближе и открыли огонь по окопам. Несколько снарядов разорвалось совсем близко от нас. Я выглянул из окопа. Три танка, петляя и ведя на ходу огонь, шли к нам, на стык полков. «Скоро начнут утюжить», — подумал я и скинул шинель. Так удобнее бросать гранаты.
Солдат тоже выглянул и сказал:
— Пора, — и почему-то вздохнул. — Орлик, подойди ближе.
Он вставил запал-антенну во взрывчатку на спине Орлика, отвязал поводок и крикнул:
— Вперед, Орлик!
Овчарка взметнулась на бруствер и исчезла. Я приподнялся и стал смотреть вперед.
Орлик, словно распластавшись над землей, летел к ближайшему танку. Кругом рвались снаряды. Но он не замечал, не шарахался в стороны. Вот он подбежал к танку и нырнул под его брюхо. И в тот же миг раздался сильный взрыв. Танк завертелся и остановился.
— Порядок, — вздохнул солдат.
Я посмотрел на него. Он стоял, весь подавшись вперед, брови сдвинуты, глаза злые-презлые, лоб собран в гармошку, а по гармошке тянутся капли пота, словно он, а не собака бежал к танку.
Он достал второй взрыватель и стал приделывать к Рексу. Теперь я смотрел вслед Рексу. А тут загрохотала наша артиллерия. Снаряды ложились впереди танков. «Не добежит Рекс», — подумал я. Но Рекс оказался хитрее, чем я думал. Он нырнул в воронку и там замер. И как только танк подошел почти вплотную к нему, сделал прыжок и очутился под ним. Опять взрыв — и стальное чудовище замерло.
Третий танк развернулся и стал поспешно удирать. Стоявший рядом со мной пулеметчик сказал:
— Теперь мой черед.
Он выкатил из укрытия свой пулемет и стал стрелять по танкистам, которые вылезали из подбитых танков.
Вражеская пехота, сопровождавшая танки, покатилась назад. Справа, где наступали остальные танки, атака тоже не увенчалась успехом. На поле боя остались четыре танка. Кто их подбил — артиллерия или собаки, — не знаю.
Вдруг пулеметчик крикнул:
— Смотрите, смотрите!
Я поднес к глазам бинокль. От подбитого танка в нашу сторону бежала собака. Это же Рекс! Я опустил бинокль и протер глаза. Может, мне чудилось. Ведь Рекс подорвался.
Хозяин овчарки радостно завопил:
— Рекс, ко мне!
Овчарке спрыгнула в окоп и лизнула солдата в лицо. Солдат обнял ее за шею и прижал к себе.
— Родной мой, — ласково заговорил он. — Как же ты уцелел? Чудо какое-то.
Из ячейки вышел Ваня Куценко и сказал:
— А может, снаряд подорвал танк, а с Рекса взрывчатка соскочила.
— Может быть, — согласился солдат.
Удивительно, конечно, что Рекс уцелел после взрыва. Но факт остается фактом.
Солдат, проводник собак, радостно улыбаясь, потрепал Рекса по шее.
— Пойдем домой, Рекс. Делать нам тут больше нечего.
Но сразу он не ушел, а присел и закурил.
— Вчера, — сказал он словно про себя, не обращаясь ни к кому, — моего земляка Якова Крылова танк раздавил. А дома у него двое детишек…
И, уже обращаясь к Ване Куценко, сказал:
— Так-то вот… Собачий душегуб, говоришь? Горько слушать такие слова, парень, горько. Я и до войны с собаками занимался. Для пограничной службы готовил овчарок. Знал бы ты, какие они умные. Все понимают, только говорить не могут. Но по их глазам можно понять, что они хотят высказать. Из животных лучшего друга, чем собака, нет у человека. Точно говорю. А я посылаю их на смерть… Вот ты, когда шел на фронт, какой наказ получил от матери? Чтобы в кустах хорониться?
— Ты мою мать не цепляй, — сказал Ваня.
— А ты все же скажи, какой наказ дала.
— Ясно какой — храбро защищать Родину, не жалея ни сил, ни жизни.
— А я даю наказ собакам ценой жизни спасти таких, как ты. Чтобы ваши матери не плакали.
— Да я же тебя не осуждаю, — смущенно проговорил Ваня. — Насчет душегуба забудь. Сказанул, не подумавши.
Солдат встал и сутулясь пошел, Рекс двинулся за ним.
А через несколько минут гитлеровцы возобновили атаку. Опять на нас двинулись танки. Весь день шел ожесточенный бой. В полдень был убит пулеметчик. За пулемет встал Ваня. В конце дня один танк промчался над нашим окопом. Я бросил ему вслед связку гранат, но после взрыва танк продолжал двигаться. Тогда Ваня выпрыгнул из окопа и побежал вдогонку за ним, держа в правой руке бутылку с горючей смесью. Танк запылал. Ваня побежал назад, но не успел спрыгнуть в окоп. Вражеская пуля скосила его, и он упал на бруствер. Я втянул его в окоп. Ваня был мертв.
Больше гитлеровцы атак не предпринимали. Ни сегодня, ни завтра.
Боевой рубеж мы отстояли.
Валерий Мусаханов
БЕШЕНАЯ СОБАКА
Третьи сутки ярилась пурга. Она швыряла в замерзшие окна пригоршни сухого снега, подолгу выла в извилинах дымохода.
Аргусу в этом чудилось издевательство и вызов, мышцы напрягались, торчком становились острые уши, стягивало кожу спины, отчего дыбилась черная хребтовая шерсть. Он вскидывал голову, смотрел в сторону печи мрачными темными глазами, обведенными кольцами ярко-рыжей шерсти; бахромчатые губы его приподымались, обнажая влажные изогнутые клыки, в горле начинало клокотать от нарождающегося
