как этим проклятым джунглям и не снилось.
Поборов страх, я все же вышла в коридор. Феликса там не было. Я направилась к соседнему кабинету, но и там было тихо и пустынно. Минуя реанимационный бокс, я подошла к уборной. Там горел свет.
— Феликс, ты здесь? С тобой все нормально?
В ответ — тишина. Я осторожно толкнула дверь, но она открылась только на треть, упершись в какую-то преграду. Это были ноги Феликса. Он лежал ничком на полу. Рядом валялся помятый пластиковый стаканчик.
Врачебный опыт взял верх над эмоциями, и я, прощемившись в уборную, первым делом потрогала шею Феликса. Еле ощутимый пульс трепыхался под пальцами. Жив.
Нужно было срочно отправить его в реанимационный блок. Я взяла Феликса за холодные руки, безвольно лежащие на полу, и попыталась поднять. Слезы страха и бессилия заливали глаза. Он был слишком тяжел для меня. Я попыталась тащить его по полу, но с огромным трудом сдвинула только на пару метров, пока боль не скрутила живот.
Все, что я смогла сделать, это перевернуть Феликса на бок, чтобы он не захлебнулся, если его начнет рвать. Одной мне не справиться. Я выбежала на улицу за помощью.
В деревне было тихо, только потрескивал огонь в догорающих кострах. Уже вторую неделю по вечерам тут не пели и не плясали. С наступлением ночи люди, как жучки, расползались по домам-норкам и до утра – ни звука.
Не теряя времени, я побежала к дому Амади, но долго не могла найти дорогу. Проклятая деревня состояла из одинаковых хижин, узкие улочки беспорядочно путались. Упираясь то в тупик, то в черноту джунглей, я в панике завыла во весь голос: «Амадии-и-и-и! Ама-а-а-а-ади-и-и-и-и! Кто-нибудь, помогите!».
К счастью, за спиной послышались быстрые шаги. Амади остановился на расстоянии нескольких шагов от меня. Я бросилась к нему, но он, выставив вперед руки, отпрянул.
— Что случилось?
— Феликс, Феликс… нужно отнести его в реанимацию. Я одна не смогу. Амади, помоги, пожалуйста!
— Что с Феликсом?
— Он без сознания… Я осталась одна.
Амади растерялся. Мы перестали общаться с ним, как и с остальными жителями деревни, как только поняли, что люди боятся… и вполне оправданно.
— Амади, помоги, — взмолилась я, увидев его нерешительность.
— Извините, — запинался паренек, — но у меня сестра… а там дети. И я… я… простите, не могу.
Амади весь сжался и попятился назад. Капельки пота на его лбу блестели в свете колышущихся огней факелов. Я развернулась и пошла прочь. Если даже Амади отказал в помощи, то все, конец.
Когда я добрела до лаборатории, у меня уже не было ни сил, ни желания бороться. Если бы не одинокая фигура у входа в лабораторию, я бы, наверное, сошла с ума. Женский силуэт неподвижно стоял у двери. Мне даже на секунду показалось, что это иллюзия, всего лишь причудливая тень. Но когда я поняла, что мне не показалось, по коже пробежал мороз. Кто это? Человек? Привидение?
Я встала, как вкопанная. Фигура медленно сдвинулась с места и мягко поплыла ко мне. В бледном свете луны я узнала лицо Дады.
— Что тебе еще от нас нужно? – закричала я, но женщина спокойно подошла ко мне, посмотрела в глаза и мягко взяла меня за руку.
Мой гнев тут же сменился каким-то невероятным спокойствием, и я послушно пошла за ней. Дада вошла в лабораторию, озираясь по сторонам и осторожно ступая босыми ногами по гладкому полу коридора. Она вела меня к уборной, где по-прежнему без сознания лежал Феликс.
Дада нагнулась, взяла его под руки. Она хотела мне помочь! Я моментально вышла из ступора и подняла Феликса за ноги. Кое-как мы дотащили его до реанимационного блока. Свободных кушеток больше не было. Я достала из шкафа надувной матрас и быстро соорудила новое больничное место. Пока я измеряла жизненные показатели Феликса и подводила к нему последний автоматический реанимационный аппарат, Дада бродила между коек и вглядывалась в бледные лица моих коллег. Она молча взяла со стола бумажное полотенце и обмакнула его в ведро с кипяченой водой, стоящее неподалеку. Удивленно комкая в руках мокрые ошметки, Дада сняла с себя что-то похожее на фартук, намочила его и стала бережно обтирать лица и руки больных. Переступая через трубки катетеров, она переходила от одного человека к другому. Я не стала ее останавливать и убеждать, что они меньше всего сейчас нуждаются в таких процедурах. У меня просто не было сил.
Болел живот. Перед глазами взрывались цветные пузыри. Я почувствовала, что мне нужно прилечь, и вышла из реанимационного блока. Дада последовала за мной.
— Уходи, — сказала я ей, — ты уже помогла. Спасибо. А теперь лучше уходи.
Но Дада смотрела на меня своими огромными глазищами и не отходила ни на шаг.
Свалившись на кровать, я свернулась калачиком и закрыла глаза. Страшней всего была мысль, что утро может не наступить, что эта ужасная ночь станет последней. Я почти двое суток не сомкнула глаз, поэтому сон одолел моментально. Дада сидела рядом на кровати и гладила мои волосы. Ее прикосновения были неприятны, раздражали, навевали кошмарный сон, но у меня не было сил, чтобы сказать хоть слово или пошевелиться. Даже если бы она захотела убить, вряд ли бы я смогла сопротивляться.
Дада тихо напевала какую-то песню, наверное, детскую колыбельную. Я цеплялась за последние секунды сознания, как за последние секунды жизни, и мысленно твердила: «Не спи, не спи, открой глаза». «Илия должен прийти прежде и устроить все», — вдруг сказала Дада. Или мне показалось, что сказала…
С трудом разлепив ссохшиеся губы, я открыла глаза в надежде увидеть рядом хотя бы каплю воды. На столике рядом стоял пустой стаканчик с оранжевыми точками от высохших капель йодного коктейля. Жажда сводила с ума.
Живот все еще болел. Но даже эта тягучая боль была ничем по сравнению с радостью: я жива. Руки, ноги двигались, глаза видели. И это было счастье. Хоть и недолгое.
Постепенно ко мне возвращалось осознание ужаса ситуации, в которой мы прочно застряли. Я осталась одна. В затерянной деревне на краю земли. В соседней комнате – четверо коллег, которые, возможно, не пережили эту ночь.
Мне совершенно не хотелось двигаться. Я прислушивалась к слабым звукам с улицы. Там, снаружи, кипела жизнь. Смеялись дети, шумели женщины, доносился стук топора и шарканье босых ног. Солнечный свет, проходя через окно, ровным прямоугольником сиял на гладком полу. На мгновение в нем, как на экране в кино, нарисовалась тень маленькой кучерявой головки с оттопыренными ушами. Грозно и визгливо прикрикнул женский голос — и головка исчезла. Торопливый топот маленьких ножек удалялся за окном. Наверное, дети ждут, не дождутся, когда «дом белых» перейдет в их владение для игр. Пусть подождут. Тут еще живы.
Я снова задремала или на время потеряла сознание, но очнулась от сильного шума. Человеческие голоса усиливались, я слышала, что возле лаборатории, у самых стен, собрались люди. Много людей. Что им надо? Неужели осмелились подойти к «дому белых»?
— Где? Покажите? – я расслышала русский язык и решила, что это Амади. Наверное, его отправляли проверить, все ли умерли.
— Разойдитесь! – услышала я еще одни мужской голос, и он показался мне знакомым.
Кто-то переступил порог лаборатории. Быстрые шаги приближались к моей комнате. Шаги были отчетливыми и звонкими… шаги не босых ног. Казалось, сердце от волнения громыхнуло в груди вхолостую и замерло. Я собрала последние силы, кое-как прикрыла халатом отекшие ноги и приподнялась.
— Эй, есть кто? – голос эхом разнесся по пустым коридорам.
Шаги были все ближе и ближе. В дверях появился силуэт. Мужчина.
— Сюда. Здесь кто-то есть!
В комнату залетел еще один мужчина и бросился ко мне.
— Анна! Слава Богу, ты жива!
