спокойно подошел ко мне и тихо сказал:
— Не стойте здесь одна. Пойдем, нас уже ждут, — он кивнул на тот самый дом, который я только что разглядывала.
Не знаю почему — то ли из любопытства, то ли от приступа беспечности – я пошла с ним. Возле изгороди я остановилась в нерешительности, но незнакомец снова улыбнулся так, как будто обладал какой- то тайной истиной, будто знал что-то такое, о чем я даже не догадывалась.
По высоким ступеням мы поднялись к двери и вошли внутрь. На длинных лавках в несколько рядов сидели люди, почти все — в таких же темных плащах или строгих костюмах. Вокруг горели сотни свечей, и звучала непередаваемо тонкая музыка, от которой мягкое невесомое тепло разливалось по телу. Это были человеческие голоса, слитые в единое, органичное пение, и какой-то неизвестный мне музыкальный инструмент с десятками длинных позолоченных труб. Мой попутчик безмолвно, лишь кивком головы пригласил меня сесть рядом.
Мне не было страшно, я чувствовала себя вполне комфортно. На мгновение даже показалось, что я здесь уже была когда-то. Легкое дежавю.
На возвышение, похожее на маленькую сцену, поднялся мужчина, и музыка стихла. Длинная золотистая одежда, высокий головной убор, какие-то непонятные предметы в руках, которыми он попеременно тряс – все это говорило о том, что он здесь, видимо, самый главный. Как только он произнес первые слова, все сложили руки перед собой и покорно склонили головы. Я на секунду замешкалась и решила последовать общему примеру. Сосед скользнул по мне подозрительным взглядом и тоже опустил голову.
Мужчина в золотистой одежде монотонно бормотал какие-то слова, сливая их в один певучий стих, то понижая голос, то повышая. Невидимый хор вторил ему. Эхо разносило звуки по залу, усиливая их многократно. Как по мановению, все присутствующие в зале начинали подпевать, делали какие-то затейливые движения руками. Сосед снова недоверчиво посмотрел на меня.
«Секта!» — вспыхнула страшная догадка. Глеб когда-то мне рассказывал, что в городе действуют секты, пропагандирующие антиправительственные идеи. За участие в подобных группировках грозила серьезная ответственность. И хоть в последнее время о сектах ничего не было слышно и по всем каналам хвастались, что это зло удалось искоренить, время от времени набегала волна новых арестов, и снова предупреждения сыпались со всех сторон.
Я вскочила и понеслась к выходу. Мне вслед изумленно поворачивались, но никто ничего так и не сказал.
Оказавшись на улице, я огляделась, пытаясь сообразить, какой дорогой быстрее уносить ноги. Успела даже пожалеть, что не вняла предупреждениям патрульного и не вернулась домой.
Из здания, шурша полами длинного плаща, вышел тот самый мужчина, который десять минут назад любезно сопроводил меня к новым проблемам.
— Вы не из наших, — то ли спросил, то ли констатировал он.
— Нет!
— Я не сразу понял, принял вас за свою. Вы тоже в плаще. Не заметил, что не в таком…
— Секта? – кивнула я на плотно закрытые двери.
Он улыбнулся и тяжело вздохнул.
— Нет, это не секта. Это церковь.
— Какая разница!
— Очень жаль, что теперь люди не видят принципиальной разницы между сектой и церковью, — мужчина опустил глаза и спрятал руки в рукава плаща. – К тому же, сами подумайте, если бы мы были сектой, разве собирались бы так открыто, в центре города?
Действительно, об этом я как-то не подумала. Да и кто виноват, что я здесь? За руку не тянули, сама пришла.
— Илья, — сказал он и протянул руку.
Я стояла, как столб, и смотрела на открытую ладонь. Это неловкое молчание тянулось достаточно долго, но Илья терпеливо ждал. Его большие серые глаза смотрели открыто, в них не было зла, только какое-то печальное спокойствие.
— Анна-Амалия, — я решилась и тоже протянула руку.
— Что вы делаете здесь так поздно, одна, на окраине города?
— Гуляю.
— Или бежите?
— От кого мне бежать? – удивилась я.
— Вы сами ответили – от кого-то.
Я не нашла, что ответить. Да и нужно ли? Тем более, его это абсолютно не касалось. Чтобы перевести разговор на другую тему, я сказала первое, что пришло в голову:
— Чем вы тут занимаетесь?
— Молимся Богу, — не задумываясь, ответил Илья.
Снова в воздухе повисла неловкая пауза.
— Вы не знаете, кто такой Бог, — улыбнулся он, глядя на меня как на неразумное дитя.
— Знаю, но по-своему.
— А как это – по-своему? – он снова одним вопросом загнал меня в тупик. – По-своему – это как показывают по телевидению и рассказывают на идеологических собраниях?
— «По-своему» – это значит по-своему.
Илья запрокинул голову и, прищуриваясь, с минуту вглядывался в звездное небо. Было самое время удалиться. Но как только я сделала несколько шагов вниз по ступеням, он последовал за мной.
— Давайте я вас провожу, — предложил Илья. — Уже поздно, не хочу, чтобы вы попали в беду.
— Нет, спасибо, я лучше сама. Я живу недалеко.
— Вы боитесь, что нас увидят? Вернее, увидят вас со мной?
— Не боюсь. Но опасаюсь. Не хочу лишних проблем с законом.
— У вас не будет проблем. Наша деятельность законна. Другое дело, что церквей осталось считанные единицы. Хоть христианские конфессии и объединились, несмотря на многовековые разногласия, но прихожан становится все меньше, — в голосе Ильи прозвучала тоска и растерянность. Впервые за все наше знакомство он выглядел не таким уверенным и спокойным, каким показался сначала.
— Людям незачем верить в Бога, когда они сами стали богами. Теперь им не Бог дарует вечную жизнь, а наноботы, — добавил Илья. – Ибо не знаете вы, что творите…
Я направилась по дорожке к выходу. Илья, как безмолвный хранитель, тихо шел за мной. У ворот я остановилась.
— Илья, не надо меня провожать. До свидания.
Он пожал плечами и ответил:
— Хорошо, не буду. Только помните, Анна-Амалия, наши двери всегда открыты. Бог поможет вам.
Я лишь кивнула в ответ и поспешила оказаться за оградой этого странного места.
Весь следующий месяц прошел как во сне. Кошмарном сне.
Каждый раз, приходя на работу, я со страхом ожидала начала приема. Ко мне в кабинет приходили счастливые женщины – будущие мамы. А я, глядя на очередную пациентку, боялась нажать кнопку ультразвукового сканера и увидеть на мониторе букет аномалий. Пациенток с пороками развития плода становилось все больше. Никто не знал причин. Никто ничего не говорил. И в этой ситуации нам, простым врачам, приходилось труднее всего. Какие бы понятные и осторожные слова я не подбирала, бедным женщинам от этого легче не становилось. Невыносимо больно было слушать их вопли и стенания. Еще трудней – объяснить, почему это случилось именно с ними.
Постепенно пациенток перестали увозить в Центр евгеники. Нам приказали просто прерывать аномальные беременности, зародышей консервировать в формалине и отправлять на исследование.
Как власти ни пытались удержать все в тайне, какими страшными санкциями ни пугали – все это оказалось бесполезным и незначительным по сравнению с горем матерей. Когда количество выявленных
