— Я тоже, и прошу обращаться ко мне «старший пионер комиссарского отряда Федюшкин», — сухо ответил он. — Теперь будем закалять волю. — Вы готовы?
— Всегда готов. А как это? — Я был заинтригован предстоящими испытаниями твердости пионерского характера.
— А вот так, — Федюшкин вытащил из кармана кулак, в котором были зажаты удлиненные конусообразные предметы бронозово-латунной окраски.
— Это что? — Дыхание мое на секунду остановилось от восторга.
— Пули, — сухо объяснил Федюшкин. — В военном округе взял.
— А что? — Я запнулся, потому что пригоршня пуль полетела в костер.
— Взвейтесь кострами синие ночи, — фальцетом затянул он.
— Мы пионеры, дети рабочих — по инерции продолжил я. — Мама! — Первая из взорвавшихся пуль со свистом улетела куда-то вбок.
— Стоять, товарищ пионер, — Лева схватил меня за руку. — А как наши отцы и деды в семнадцатом году…
— Бежит матрос, бежит солдат, стреляет на ходу. — Это сработал ассоциативный островок моего сознания. — Я помню город… Тут я запутался. — Петроград. Ленинград? Петербург? Я еще не хочу умирать. — От всего этого перечисления мне стало жутко. — Мамочка! — зарыдал я, потому что теперь уже свистело со всех сторон. Извернувшись, и выдрав руку из ладони Федюшкина, я упал на землю и, повинуясь первобытному инстинкту, начал по-пластунски ползти к ближайшим кустам.
— Позор предателям… Ууу — Зарыдал Федюшкин. Пуля тогда попала ему в правую ногу, но, по счастью, не задела кость. Инцидент этот был стыдливо замят городской пионерской и комсомольской организациями, но Федюшкина навсегда освободили от физкультуры, а также отстранили от руководства военно-патриотической работой среди незрелого поколения.
Самым разумным представителем рода Гомо Сапиенс в нашей семье тогда оказалась бабушка. «Этот дурак, сын идиота, проклят Богом. Держись от него подальше» — сказала она.
И больше Леву Федюшкина я не видел долго-предолго. Казалось даже, что он исчез из моей жизни навсегда, но…
Времена тогда были доисторические. В Москве, кажется, тем летом намечались Олимпийские Игры. И вот, сдав очередной экзамен, и успешно перейдя на третий курс своего института, я, выходя из вестибюля, столкнулся со слегка прихрамывающим молодым человеком с добрейшими, я бы даже сказал, с ангельскими, серо-голубыми глазами. Что-то они мне напоминали, эти глаза. Падение с высоты, электрические разряды, бушующие воды Оки, цианистый калий и разрывающиеся в костре пули.
— Саша, — умильно улыбнулся молодой человек. — А я тебя сразу узнал. Ты как будто и не изменился совсем.
— Аа… Простите… — Я замялся.
— Я — Лева Федюшкин, ты меня помнишь?
— Ах, Лева, конечно, — суеверный холодок пробежал у меня по спине, и я попытался свернуть в ближайшую подворотню.
— А помнишь, как мы чуть не утонули? — Лева заискивающе улыбался. — А как ты с балкона чуть не упал. Мама до сих пор валериановый корень заваривает, как об этом вспомнит. А как я пули в костер бросил и нас чуть не убило?
— Помню, — мрачно констатировал я. — Ну ладно, приятно было встретиться вот так, мне только на занятия сейчас надо…
— Я с тобой пойду, — Левин рот был все время слегка приоткрыт. Куда только девалась самоуверенность юного пионерского вождя. Передо мной стоял жалкий, потерянный переросток, напоминавший как две капли воды своего отца.
— Да нет, не стоит.
— Хочешь, заходи к нам домой. Мама так рада будет тебя увидеть…
— Спасибо. А папа как?
— Папа умер, когда я был в девятом классе. — Левин рот сморщился. — Представляешь, подавился маринованным подберезовиком.
— Ой, извини. Извини пожалуйста, — мне стало неловко. Бедный, нелепый Колай Колаич… — Ну, ладно, давай дойдем до метро.
— А я вот не знаю, кажется, сессию завалил, — Лева растерянно посмотрел на меня. — Совсем заданиями замучали. Я ведь после ранения ничего не воспринимаю… Ну ладно, попробую академку взять, а то выгонят… Мама ходатайствовала, чтобы мне инвалидность дали, как контуженному, но пока не получается…
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Новослободская» — пропело в вагоне.
— А ты знаешь, что я недавно понял? — Федюшкин посмотрел на меня ясным, и одновременно торжествующим взором.
— Что? — Я приготовился к худшему.
— Это не настоящая женщина объявляет. — Лева облизнул губы.
— А кто? Ничего не понял. — Открытие Федюшкина меня несколько смутило. Если она не женщина, то мужчина. Или, к примеру, что значит «не настоящая»? Звучало это весьма двусмысленно.
— Ну, я как-то стоял на перроне, подходит поезд, там два мужчины-машиниста. И она вот также объявляет: «Осторожно, двери закрываются». Я думал, что эта женщина в последнем вагоне прячется, специально в этот поезд садиться не стал. И, представь себе, в последнем вагоне ее не было!
— Ну и что? — Я был одновременно обескуражен и напуган.
— Ну как же, значит она не настоящая. — Лева впился мне в глаза. — Понял?
— А какая же? — Я решил удрать от своего спутника на следующей же станции метро.
— Это — магнитофонная запись! — Лева начал смеяться, подмигивая мне правым глазом, тут же закашлялся, и мне удалось выскочить из вагона. Кто знает, каких испытаний я тогда избежал…
Вот, говорят, человек не властен распоряжаться своей судьбой. Не тут то было! Я избавился от Левы Федюшкина надолго, казалось, что навсегда. Детские страхи ушли в небытие. Я закончил институт, начал работать, защитил диссертацию. Потом началась перестройка, закончилась зарплата, и, получив временную, но все-же как-то оплачиваемую работу за океаном, я решил уезжать. Как-то выстаивая длиннющую очередь в ОВИРе, лицом к лицу столкнулся…
— Миша, — время сыграло с Левой жестокую шутку. Из прыщавого пионера, неуспевающего студента, он превратился в тридцатилетнего старичка. Лысоватый, с морщинами на лбу, он снова смотрел на меня ясным взором. — Ну надо же, и ты тоже уезжаешь! Мама так будет рада. Ты куда, в Америку? А скоро улетаешь? Не сможешь захватить лишний чемоданчик? У нас мамина подруга едет в гости, представляешь, всего два чемодана разрешают…
— Нет, извини. — Ноги мои похолодели и начали суеверно покалывать иголочками. — Я, пожалуй, в Израиль поеду.
— Ой, как здорово, и мы с мамой тоже с тобой поедем. Обязательно сообщи адрес, как устроишься.
— А как же… Ты же вроде русский…
— Зато имя у меня похоже на еврейское, — радостно улыбнулся Лева.
— Послушай, Лева, — я с сожалением посмотрел на него. — А что ты там будешь делать? Ты кем работал в последнее время?
— Я разрабатывал автоматизированную систему управления овощной базой номер пять Краснопресненского района, — Лева надулся от гордости.
— Да? — мне стало неловко за собственный нигилизм, циничность… — Ты знаешь, а стоит ли тебе уезжать, — я подозрительно посмотрел на подозрительного вида кожаный портфель, который Лева прижимал к груди. — В России сейчас столько возможностей открывается.
— Знаю, но никак не получается, — расстроенно согласился Лева. Вот вчера только завскладом попросил передать портфельчик, обещал тысячу долларов наличными… И, ты представляешь, до сих пор никто не пришел, какие непорядочные люди, мама очень расстроена.
— Угу, — согласился я, принимая позу бегуна на старте.
