— Не волнуйся, начальник, документы в порядке.
— Накладная, накладная есть? Вы здесь возите туда-сюда, а мне потом разбираться.
— Да вот накладная, все подписи вроде получил. — Я протянул заветные бумажки
— Так… — Вроде все подписали. Ты, друг, слышишь, не обижайся. Эти за бутылку весь склад вынесут. А мне отвечать, понимаешь?
— Валерий Петрович, — крикнула необъятного размера складовщица, вылезшая из здания. — К телефону вас. Директор…
— Сейчас… — буркнул заведующий. — Только подпишу: разрешаю на вывоз, Глазков.
— Знакомая фамилия, — поразился я. — Ты случайно не на Театральном проезде жил?
— Точно, — у парня от неожиданности отвисла челюсть.
— Валерка, а ты меня не узнаешь? Как мы в подвале сидели? Помнишь, я еще накладную твоего бати нашел?
— Е-мое, — протянул Валера. Так ты что, тот самый Саня? Ну ничего себе, не узнать.
— Тебя тоже не узнать. Как живешь-то?
— Нормально. ПТУ закончил, потом курсы повышения квалификации. Вот, заведующим складом работаю. А ты чего, мебель возишь?
— Да нет, обычный сотрудник в НИИ. Просто никого больше на работе не нашлось, вот меня и послали.
— Валерий Петрович, говорят же вам, директор на линии, — зашипела толстая тетка. — Ну сколько можно ждать?
— Да бегу, бегу. Ну пока, Санек, рад был повидаться. Смотри, накладную не потеряй, без нее с территории не выпустят.
— Счастливо, Валерка. Может еще пересечемся.
— А батя-то мой помер, уже лет пять как будет. — крикнул Валерка вслед. — Пил много.
Грузовик выехал к пропускному пункту. Вахтер долго рассматривал накладную, потом махнул рукой, и машина выкатилась на пыльную Московскую улицу. Я тогда подумал, что жизнь наша крутится вокруг проклятых бумажек со штампами и печатями, от свидетельства о рождении до накладной, и круговорот этот передается от отца к сыну.
3. Пистолет
— Чего дрыхнешь, вставай!
— Сейчас, — я никак не могу проснуться. Первый луч солнца падает на ковер, висящий около кровати. На этом ковре странное животное охрового оттенка стоит на берегу неестественно синего озера. За животным виднеются горы со снежными вершинами. Снег от времени пожелтел, и горы напоминают выгоревшие под ярким солнцем желтые сопки Манчьжурии.
Я пытаюсь проснуться и занимаюсь любимым развлечением — пытаюсь угадать, кого изобразил художник: быка или лошадь. Скорее всего, это плод несчастной любви сельской коровы и лося, иначе откуда у этого зверя выросли разлапистые рога.
— Сейчас, сейчас, — дразнится Олег. Ему уже лет тринадцать, он совсем взрослый. — Это же просто елки-палки натуральные, зелено-голубые. Пока ты в постели валяешься, клев прекратится. Я тебе рассказывал, какого карася на прошлой неделе поймал? Вот такого, — Олег разводит руки в стороны. — А все потому, что рано встал. С утра самый клев, если ты не знаешь. Ну и дрыхни, а я сам пойду, и пусть тебе обидно будет. Елки-палки натуральные…
— Все, все, уже встаю. — Меня ждут караси, таинственные, с серебряной и золотой чешуей, скрывающиеся в глубине пруда, среди водорослей. Караси эти тыкаются пухлыми губами в землю и выпускают на поверхность воды мутные пузырьки.
— Ну наконец-то. Пошли червей копать, — Олег командует по праву старшего.
— Угу, — я ковыряю детской лопаткой влажную землю около кустов крыжовника. Как на зло, в горке глины не находится ни одного червяка… Честно говоря, я их побаиваюсь и немножко брезгаю. Эти огородные черви, розовые, жирные, извивающиеся, пускающие мокрую слизь, когда их насаживаешь на крючок. Но рыбу без них не поймать.
— Глубже, глубже бери. — Олег поддевает землю лопатой. — Теперь разрыхляй, они здесь наверняка должны быть.
Я врываюсь в землю, пока не натыкаюсь на какой-то странный предмет. Острие лопатки звякает, и я вытаскиваю из земли завернутый в сгнившую тряпку сверток.
— Ух ты, — шепчу я. В тряпке завернут пистолет. Он тяжелый, слегка заржавевший, но точь в точь как игрушечный. — Олег, посмотри. — Я радостно сжимаю в руках черную рукоятку.
— Е-мое… Это же просто елки-палки натуральные, зелено-голубые. Неужели настоящий?
— Я маме покажу…
— А ну-ка отдай, — он подбегает ко мне, вырывая покрытую комьями земли находку из рук.
— Еще чего, — кричу я. — Это я нашел!
— Было ваше — стало наше, — с холодной решительностью произносит Олег. — И если только попробуешь мамашке пожаловаться, так и знай, я к тебе ночью приду, — он делает страшную рожу. В темноте…
— Не испугаешь, — я высовываю язык. — Я все родителям расскажу.
— Я тебе, стой! Стой, кому говорят!
— Попробуй, догони! — Я уже обогнул кусты с крыжовником.
— Ах ты, — он несется за мной, но я ору изо всех сил.
— Что случилось? — Мама появляется на крыльце. — Что ты орешь как ненормальный?
— Олег у меня пистолет отобрал, — слезы уже льются из глаз, я обижен, — Ведь это я его нашел! Это мой пистолет!
— Какой еще пистолет? — мама бледнеет.
— Мы червей копали, — пытаюсь объяснить я.
— Олег, Олег! — кричит мама. — Ну-ка иди сюда!
— Я никуда и не убегал, — Олег смущенно появляется откуда-то из-за кустов.
— Что это еще за пистолет? Отдай его мне немедленно!
— Я не знаю, — Олег что-то прячет под рубашкой.
— Я тебе сказала, отдавай сейчас же!
— Я не виноват, — Олег всхлипывает, скривив лицо, таким я его еще не видел, тоже мне, семиклассник нашелся. — Это он его откопал.
— И если хоть одно слово, ты слышишь, хотя бы одно, если соседи узнают, я не знаю, что с тобой сделаю! За грибами завтра с нами не пойдешь, родителям все расскажу, и вообще… Ты меня хорошо понял?
— Угу, — мой старший друг напуган. — Это же просто елки-палки натуральные. Зелено-голубые…
— Это я откопал! — делаю я робкую попытку восстановить справедливость. — Это мой пистолет!
— Твой, говоришь? — мамин голос сухой и неприветливый. — Вот вечером приедет отец и с тобой разберется. Теперь иди в сад, и сиди там до обеда. Понял?
— Понял, — я с трудом сдерживаю слезы.
— А ты Олег, иди домой. Нечего тебе здесь делать.
— Мам, мы на пруд хотели пойти, рыбу ловить.
— Никакой рыбы. Вы наказаны.
— За что?
— Не твоего ума дело. Сказано тебе — сидеть в саду…
