разочарование. Она открыто невзлюбила это место, отказалась даже от чашечки кофе, не говоря уж о предложении переночевать. С другой стороны, большинство англосаксов слепы к красотам природы, предпочитая хрустящие зеленые бумажки.
Габриэль подошел к единственному в комнате окну и взглянул на подножие горы Себолетты в трехстах пятидесяти футах под ногами. Затем перевел взгляд на видневшуюся вдали гору Тейлора. Его глаза увлажнились. Не имело значения, сколько раз он видел эту картину: она всегда наполняла его чувством изумления.
Он знал, что на этот раз все будет иначе. Эта женщина поймет красоту окружающего и попросит остаться на ночь. Возможно, она даже захочет пробыть дольше.
Как и все другие строения на вершине продуваемой всеми ветрами горы, его дом не имел ни электричества, ни водоснабжения. Единственная скважина, обслуживавшая индейскую деревню, располагалась внизу. В темное время комнаты освещались масляными лампами, а согревал их простой каменный очаг.
Знаки отличия Габриэля — одежда, накидки, дорогие украшения из серебра с бирюзой — были развешаны на стенах. С потолка свисали связки красного перца, сушеной дыни, плетеные сумки с сушеными персиками, вяленой говядиной и олениной.
Скрученные матрацы ручной работы, накрытые покрывалами, лежали у стены.
Единственными знаками причастности к современному миру были обшарпанный столик и несколько разнокалиберных стульев, пара комодов, сколоченных им самим, а также книги и журналы, наваленные в углу. Единственным предметом роскоши был телескоп. Габриэль любил созерцать звезды, наблюдать за величественным ходом времени в параде созвездий и планет. Он также любил следить за ростом трав — от первых былинок, пробивающихся из земли, до последних сухих стебельков, раскачивающихся под осенним ветром. Звезды и травы представляли разные измерения, но все они находили свое место в великой целесообразности вселенной.
Габриэль напомнил себе, что и его собственная страна имеет такое место — у подножия гор, где уже созрели поля кукурузы, фасоли и тыквы. Для уборки щедрого урожая, дарованного Великим Духом людям Акомы в этом году, нужна каждая пара рук. Женщины его родного племени, восходящего к клану Антилопы, не поймут, если он не внесет в общий труд своей лепты.
Он ополоснул посуду в чугунном ведре, вышел во двор и выплеснул воду на ростки, которым выпала нелегкая задача — сражаться за жизнь на пустом горном камне.
Его домашние обязанности были выполнены. Он повязал на голову красную хлопчатую повязку, затворил дверь и начал спускаться к далеким полям.
Джейд проверила содержимое корзинки для пикников, сглотнув слюнки от запаха только что зажаренной курицы. Она передала корзинку Дункану, и он уложил ее в багажник «дьюсенберга», где уже находились рюкзаки, спальные мешки, корзинки с одеждой, бельем, туалетными принадлежностями, свечами и другими вещами, которые Дункан сказал ей упаковать.
Сборы в путь до Акомы заняли все утро. Учитывая их поклажу, путешествие могло напоминать сафари.
— Ты уверен, что мы ничего не забыли? — спросила она.
Он заглянул в багажник, пересчитывая содержимое:
— Нет, все на месте.
Дункан захлопнул крышку, подошел и открыл заднюю дверь.
— Залезай! — скомандовал он Блэкджеку.
Огромный пес, все время крутившийся вокруг машины и прыгавший в бесплодных усилиях поймать бабочку, моментально вскарабкался на заднее сиденье и расположился с видом бывалого путешественника.
Дункан открыл переднюю дверь для Джейд и помог ей усесться. Она никогда не подозревала, что для нее будут открывать двери автомобиля, прикуривать сигареты и поддерживать ее под локоть на прогулках. Все эти прекрасные манеры стали жертвами борьбы за женское равноправие.
Торопясь выехать, они почти не разговаривали. Ее разбирало любопытство, когда они двинулись в путь от ранчо Сиело.
— Я хочу, чтобы ты мне все рассказал о своем друге, — сказала она.
Губы Дункана тронула улыбка.
— О нем не так уж много можно рассказать. Я уже упоминал, что мы познакомились в Иеле. Гейб читал вводный курс по философии. Он был старше меня лет на десять, но казался мудрее на несколько жизней. Он был, я хочу сказать, он является, великолепным человеком. Я не знаю, что он нашел во мне, когда взял под свою опеку, но я был очень ему благодарен. Я даже тогда был довольно одинок. А когда ты молод, трудно подглядывать за жизнью через замочную скважину.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Мне тоже было непросто в Айовском университете. — Она скорчила гримаску, вспоминая юность, проведенную там.
Дункан взглянул на нее с еще большей симпатией:
— Хотел бы я познакомиться с тобой в то время.
— О, я счастлива, что этого не произошло. Тогда я была шизанутой.
— Шизанутой?
— Ну, ты понимаешь. Яйцеголовой. Сдвинутой по фазе. Прибабахнутой.
Дункан нахмурил брови.
— Ну, книжным червем.
— Наконец-то, — произнес он, посмеиваясь, — ты привела понятный мне термин. Я тоже считался в Иеле книжным червем. Этим, как его… шизанутым. На искусстве. Гейб открыл мне более широкий круг идей. Если бы он остался в университете, то, думаю, в свое время возглавил бы кафедру. Мы стали очень дружны, особенно после того, как умерла его жена.
— Умерла?
— Он женился на белой, англичанке. Это была особенная женщина. Она занималась антропологией. А умерла она в 1904 году от воспаления легких. Гейб не смог с этим смириться. Через год после того, как я окончил университет, он вернулся в Акому. Я навестил его следующим летом. И именно тогда влюбился в Нью-Мексико. Несколько выдающихся художников, таких как Эрнст Блюменштейн, Оскар Берингауз, Ирвин Коуз, уже осели в Таосе. Они приглашали меня к себе, но я предпочел Санта-Фе. Я не хотел, чтобы кто- нибудь оказывал влияние на мои работы.
Джейд внимательно слушала его. Дункан был скрытным человеком и редко рассказывал о своей жизни, особенно о годах, проведенных с Меган. А если и говорил что-то, то обычно хмурился. Она знала, что он выходец из высшего класса, что отец-банкир лишил его наследства, считая, что искусство — не карьера для настоящего мужчины. Дункан чуть приоткрыл ей глаза на его жизнь в университете. Она знала, что он поддерживает контакты с двумя бывшими соседями по общежитию — с Дэвидом Максом и Ральфом Бресуэйтом. Но о Габриэле Нотсэвэе, например, он впервые упомянул лишь сегодня утром.
— После смерти жены, — продолжал Дункан, — Гейб решил посвятить жизнь своему народу.
— Учитывая его образование, не думаю, что он поступил правильно.
— Я предлагаю тебе судить после того, как ты с ним познакомишься, — не согласился Дункан.
— Он вождь?
— Большинство племен не имеют вождей, или индейских принцесс, в общепринятом смысле. Это обычные анг-лосакские заблуждения. Жители Акомы выбирают того, кого они уважают, обычно из представителей старшего поколения, в качестве своеобразного духовного лидера, арбитра в спорах. По своему интеллекту и честности Гейб полностью подходил для должности касика. Существует единственное обязательное условие, которому должен отвечать претендент: он должен принадлежать к клану Антилопы. Габриэль как раз к нему принадлежит. Он уникальный человек, мудрый в любом смысле этого слова.
— Именно поэтому ты и решил с ним посоветоваться?
— Поэтому, а еще потому, что, кроме него, Дэвида и Ральфа, у меня больше нет настоящих друзей. — Дункан дотронулся до ее руки: — Я надеюсь, тебе понравится он, понравится Акома. Они занимают важное место в моей жизни.
Они ехали на юг по дороге, по которой Джейд ехала в Санта-Фе в 1989 году. Окрестности были куда
