неразгаданными.
– Габриель выходила за стены замка? – спросил Колбурн, продолжая сурово смотреть на нее.
– Еще нет, – ответил Лэнсинг.
– И никогда не выйдет, – сказал Кэм.
Он немного расслабился. Его рот искривился подобием улыбки.
– Габриель, – промолвил Колбурн, – тебя не узнать.
Герцог осмотрел девушку от подола превосходного платья из белого муслина, с низким квадратным вырезом и пышными рукавами, до атласных лент, стягивавших золотистые локоны.
– Ваша светлость, – промолвила Габриель и сделала такой глубокий реверанс, что он получился почти оскорбительным. Она заметила, что герцог слегка стиснул зубы, и подивилась переменам в собственном характере, толкнувшем ее на такую неосторожность.
Лэнсинг не замечал этой скрытой враждебности. Он с нежностью посмотрел на Габриель.
– Как видишь, Кэм, мы делаем большие успехи. Габриель безупречная леди… когда хочет ею быть, – смеясь, добавил лорд.
Ресницы Габриель затрепетали, и Кэм поднял глаза к потолку.
– Где Луиза? – спросил он и повернулся спиной к собеседникам, направляясь к лестнице.
– Вышла куда-то, – сказал Лэнсинг.
Кэм перешагивал через две ступеньки. Из коридора верхнего этажа он крикнул:
– Найди ее, Габриель, и попроси подождать меня в библиотеке. Саймон, я хочу поговорить с тобой у себя в комнате, не откладывая.
Лэнсинг в недоумении посмотрел на Габриель.
– Интересно, что на него нашло?
– Я же говорила, что он не в настроении, – ответила девушка.
– Кэм? Не в настроении? Такого не может быть. Я ни разу не видел, чтобы он терял самообладание.
– Но сейчас именно такой случай, – сказала Габриель, кивнув со знающим видом.
Улыбка Лэнсинга была слегка высокомерной.
– Когда ты лучше узнаешь Кэма, Габриель, ты поймешь, насколько нелепо это предположение. Характер герцога Дайсона тверд, словно мыс Гибралтар. Ему не знакомы изменчивые эмоции, которые мучают нас, простых смертных.
От слов Лэнсинга у Габриель расширились глаза, но она не стала ему возражать. Девушка обнаружила: в том, что касается характера герцога Дайсона, они с Лэнсингом никогда не придут к общему мнению.
– Саймон! – прорычал голос человека, который никогда не терял самообладания.
– Мне лучше пойти к нему, – сказал Лэнсинг и поспешил наверх, отвечая на нетерпеливые призывы.
Габриель тоже поднялась по лестнице в поисках Луизы. Девушка столкнулась с соотечественницей на последнем пролете.
– Ваше присутствие необходимо в библиотеке, – сказала Габриель. – Англичанин вернулся.
– Кэм дома? – спросила Луиза.
Впервые ее холодная, надменная манера вести себя чуточку смягчилась.
Габриель не льстила себя надеждой, что причина этой мягкости была в ней. В течение недели, когда англичанина не было дома, Луиза Пельтье даже не пыталась скрыть свою неприязнь. Последующее поведение Габриель, впрочем, и не располагало Луизу к дружелюбию. Поскольку Пельтье считала девушку дикой до неприличия, Габриель решила приложить все усилия, чтобы не обмануть ожиданий соотечественницы. В этом она, по крайней мере, была последовательной. А с лордом Лэнсингом, чьи ожидания диаметрально отличались от Луизиных, Габриель вела себя образцово.
– Он в дурном настроении, – бросила пробный камень девушка.
Она не пыталась предупредить свою соотечественницу о том, чего той следует ожидать. Габриель в каком-то смысле зондировала почву, намереваясь выяснить, есть ли еще хоть кто-нибудь во всем Данрадене, кто умеет определять настроение англичанина. По-видимому, она была единственной.
– Как мало ты его знаешь! – фыркнула Луиза и прошла мимо.
Габриель философски пожала плечами и отправилась к себе. Ее не волновало дурное расположение духа англичанина, пока он соблюдал дистанцию. Габриель невольно вздрогнула, вспомнив, что у него были и другие непостижимые настроения, которые она считала гораздо более опасными, чем простое выражение гнева.
У себя в комнате Габриель обнаружила Бетси, приставленную к ней камеристку. Девушка полюбила Бетси, в немалой степени потому, что та окружила ее слепой любовью. Словно наседка с птенцом, Бетси упрашивала, приказывала и, когда ничего не помогало, стыдила Габи, заставляя выполнять, что положено. Габриель не имела ничего против грубоватой материнской заботы, которой окружала ее камеристка.
Когда Бетси начала готовить полотенца и сооружать загородку напротив огромной медной ванны, Габриель насупила брови.
– Я принимала ванну вчера, – запротестовала девушка.
– От тебя воняет рыбой, – ответила Бетси, даже не взглянув в ее сторону, и попробовала локтем температуру воды.
Поднеся к носу обнаженную руку, Габриель осторожно принюхалась.
– Совсем чуть-чуть, – сказала она, – и что из этого? – На этот раз девушка вспомнила, что плечами пожимать не нужно. – Ты же сама намазала меня этой противно пахнущей мазью. – Улыбнувшись, Габриель продолжила: – Возможно, вблизи от меня не слишком хорошо пахнет, но зато моя кожа стала нежной, как у младенца. Даже мозоли на руках начали сходить.
Именно это было главной причиной, по которой Габриель продолжала каждый вечер натираться омерзительно пахнущей мазью Бетси. Утром приходилось часами проветривать комнату, настолько сильным и стойким был запах рыбьего жира.
– Все может быть, – промолвила Бетси с озорным огоньком в глазах, – но теперь господин дома. Ему не понравится, что от его подопечной несет, как от бочки с рыбой.
Камеристка подошла к Габи и с видом, не допускающим возражений, освободила ее от одежды. Бетси внимательно осмотрела обнаженную кожу девушки, словно, подумалось Габриель, выбирала гуся пожирнее для рождественского ужина.
– Твои раны хорошо заживают, – заметила камеристка и усадила девушку в ванну. – Мазь отложим до вечера. Но помни: утром, когда будешь умываться, смой все.
– Можно мне хотя бы натереть ею руки? – спросила Габриель, разглядывая как раз эту часть своего тела. – Смотри, Бетси, – сказала девушка, протягивая руки, чтобы камеристка могла их рассмотреть, – Они становятся гладкими и мягкими, словно палтус.
– Ага, и воняют точно так же! Послушайся меня, оставь мазь до вечера.
Следующие несколько минут Габриель отдавалась чувственным наслаждениям, купаясь в благоухающей ванне.
– Знаешь, он в ужасном настроении, – промолвила наконец девушка.
– Кто?
– Англичанин.
Бетси нахмурилась.
– Герцог, – быстро поправилась Габриель.
– Господин никогда не бывает в дурном настроении, – промолвила Бетси тоном человека, сведущего в этих делах.
Габриель погрузилась в задумчивое молчание, вспоминая случаи, когда англичанин проявлял такую дикость, которой постыдился бы и медведь с больным зубом.
Завершив омовение, Габриель послушно позволила вывести себя из ванны. Бетси завернула девушку в широкое полотенце и отвела к кровати, где в очередной раз осмотрела многочисленные порезы и ссадины, которые Габриель получила, падая с утеса. Терпеливо ожидая, пока камеристка закончит осмотр, Габриель решила сама оглядеть служанку.
Насколько могла определить Габриель, Бетси было больше сорока, но она была младше Маскарона – впрочем, Габриель никогда не умела определять возраст. Кожа у камеристки была желтоватой, но не такой
