— Застрелить меня? Ну и ну! — В глазах Лукаса она увидела удивление и… безграничный восторг.
— Видишь ли, Лукас, я просто объясняю тебе, что хорошо понимаю, почему ты не предал своего друга, — сказала она, оправдываясь. — Я не знаю, зачем тебе нужно мое прощение, но я тебя прощаю. И Руперт был не таким уж плохим. Ведь ты любил его, а ты не мог любить человека дурного и неисправимого. Так что не казни себя.
Ом задумчиво сорвал травинку и сунул ее в рот. Молчание было таким приятным, что Джессика невольно улыбнулась. Лукас повернулся к ней и пощекотал травинкой ее нежную шею.
— И все-таки, — хмуро произнес он, — я еще немного сержусь.
Джессика почувствовала, что их беседа подошла к очень неприятному пункту.
— Ты сердишься потому, — осторожно поинтересовалась она, — что я долго считала тебя убийцей? Что заперла тебя в склепе святой Марты и убежала? Что не решилась довериться тебе?
— Нет, — ответил он. — Я много размышлял над этим и пришел к выводу, что ты и не могла думать иначе.
Джессика изумилась. Неужели это все? Неужели она отделалась так легко?
— Тогда что же тебя беспокоит? — недоумевая, спросила она.
— Да то, что между тобой и Рупертом существовала некая тайная связь. А у меня с тобой такой связи не было, хотя я всегда любил тебя, — пояснил Лукас, и Джессике показалось, что в его голосе она различает нотки ревности. — Ведь Руперт был к тебе совершенно равнодушен. Чем я-то плох? Почему он, а не я стал твоим Голосом? Нет, я, конечно, понимаю, что твое желание тут ни при чем, но как же я ревновал тебя к Руперту! — признался он, и Джессика поняла, что не ошиблась. — Хорошо, что теперь все позади.
Но когда смысл его слов наконец дошел до нее, Джессика даже вскочила от возмущения. Она не находила слов — так велика была ее обида.
— И ты называешь это связью?! — прошипела она. — Да это же были кандалы, каторжное ядро, которое я против воли тащила за собой! Я чувствовала себя узницей, и только сейчас я стала свободной! Понимаешь, свободной!
И вдруг Джессику охватила радость. Она воздела руки к небу и принялась повторять, точно заклинание:
— Я свободна! Свободна!
Она закружилась в каком-то бешеном танце, не обращая внимания на высокую траву, которая цеплялась за ее ноги. Она кружилась и пела, и невидимая цапля аккомпанировала ей. Лукас встревожился и попытался остановить жену, но она вырвалась из его объятий. И тогда он сдался и, улыбаясь, наблюдал за ней до тех пор, пока она, устав, не рухнула рядом с ним.
Полежав какое-то время, она повернулась на живот и ткнула Лукаса указательным пальцем в грудь.
— Предупреждаю тебя, Лукас Уайльд, — угрожающе сказала она, — предупреждаю, что, если когда- нибудь ты попытаешься вернуть мне мой утраченный дар, я собственноручно застрелю тебя из твоего-то же пистолета! Мы обычные люди, и мы будем разговаривать, а не читать мысли друг друга! В общем, тебе придется научиться разговаривать со мной.
— Обещаю, что научусь, — прошептал он, не сводя с нее восторженного взгляда.
— А когда мы будем в разлуке, мы станем писать письма, — требовательно заявила она. — И не вздумай болтать со мной о погоде или обсуждать меню ближайшего обеда. Тебя не было дома целых десять дней, и я ничего не знаю о твоих чувствах ко мне. Да-да, не знаю, — повторила она, заметив, как Лукас удивленно поднял брови. — Ты ни словечка не написал мне об этом, а только изводил себя мыслями о Руперте.
— Но я не мастер писать письма, — он сокрушенно вздохнул. — Я попытаюсь исправиться, ладно?
— А ты не будешь возражать, если иногда мы станем держаться за руки? — предложила она.
— Дай мне свою руку, — попросил он. Она протянула ему руку и заявила:
— И еще вот что. Пожалуйста, научись танцевать, чтобы я могла танцевать с тобой на балах все танцы.
— Хорошо, Джесс, я превращусь в заядлого танцора, — пообещал он с улыбкой.
— А теперь скажи, что любишь меня, — потребовала она.
— Я люблю тебя, — послушно произнес Лукас.
— Повтори, пожалуйста, — сказала она.
— Я люблю тебя, я люблю тебя! — Он перевел дыхание и предложил: — А хочешь, я докажу тебе это не только словами? — И когда она кивнула, он со смехом повалил ее на спину.
Мать-настоятельница поправила на голове плат и улыбнулась. Как же славно говорит нынче отец Хоуи! Она удовлетворенно огляделась по сторонам. Жарковато, конечно, но ведь сестра Марта непременно хотела, чтобы на ее свадебной церемонии присутствовали все дети из приюта, все до единого, а в Хокс-хилле не нашлось бы такой огромной комнаты, вот и пришлось расположиться на лужайке. Молодая и ее привлекательный супруг преклонили колени на подушки, и отец Хоуи благословил их союз. Наконец-то, подумала достопочтенная матушка, сестра Марта обрела счастье. Девушка совершенно преобразилась. Она так и сияла внутренним светом, и все радовались, глядя на нее.
Мать-настоятельница перевела взгляд на Лукаса. Да, он удивительно привлекателен, но главное в нем не это. Он наверняка будет сестре Марте хорошим супругом — недаром он так долго добивался ее благосклонности, с умилением подумала достойная монахиня, не до конца осведомленная об истории отношений Джессики и Лукаса. Она помнила, как молодой человек явился в монастырь, чтобы умолять ее убедить Марту выйти за него замуж. Для умудренной жизнью настоятельницы было ясно, что Лукас любит и сестру Марту, и ту девушку, которой она была когда-то. А еще она понимала, что с ним ее подопечная будет в безопасности. И она не ошиблась. Нет-нет, мать-настоятельница не жалела, что написала тогда письмо, которое заставило Марту задуматься и ступить на путь, ведущий к верному решению.
Когда Марта только появилась в монастыре, мать-настоятельница сразу почувствовала, что эта девушка принесет всем им счастье. И теперь, глядя на множество людей, явившихся, дабы присутствовать на церемонии, она еще раз убедилась в атом. Хокс-хилл процветал. Дети были крепкими и здоровыми, и пшеница колосилась на тучных нивах. Для этого приходилось много трудиться, но труд был всем сестрам в радость.
Она посмотрела на группку, укрывшуюся под сенью огромного дуба. Там стояла мать лорда Дандаса со своим новым мужем сэром Мэтью Как-бишь-его-там, две кузины новобрачного и его воспитанница Элли. Почему-то мать-настоятельница была уверена, что появление в ее монастыре сестры Марты повлияло и на жизнь этих пятерых.
Услышав неподалеку чье-то жизнерадостное щебетание, она недовольно взглянула в ту сторону. Там стояли сестры Долорес и Эльвира и болтали, как две сороки. Увидев, что мать-настоятельница сурово смотрит на них, обе сразу замолчали. Когда служба кончилась, она подошла к ним.
— И о чем же вы так оживленно беседовали? — с укоризной глядя на монахинь, спросила мать- настоятельница.
Сестры точно воды в рот набрали. Они надеялись, что пари на ириски и засахаренные сливы все же осталось их тайной.
— Ладно уж, говорите. Небось спорили о чем-нибудь светском и суетном? — догадалась пожилая монахиня.
Сестра Эльвира быстро взглянула на настоятельницу, поняла, что та не сердится, и ответила:
— Мы, достопочтенная матушка, вовсе не спорили. Мы обе сошлись на том, что их первый ребенок появится на свет ровно через девять месяцев, считая от сегодняшнего дня.
Мать-настоятельница ахнула, всплеснула руками и закрыла глаза. Постояв так какое-то время, она повернулась лицом к солнцу и что-то прошептала. Открыв глаза, она с улыбкой обратилась к сестрам Эльвире и Долорес:
— Что ж, возможно, вы и правы. Мало того, я почти уверена, что их первенец будет мальчиком.
Сказав эти удивительные слова, матушка отошла от изумленных монахинь и направилась к гостям, которые окружили молодых и наперебой желали им счастья. Мать-настоятельница считала своим долгом тоже поздравить Джессику и Лукаса.
Примечания
