Нормандцы представляли дело так.
Бездетный Эдуард Исповедник, в поисках наследника престола останавливает свой выбор на двоюродном брате, дюке Нормандии Вильгельме, и обещает ему королевство. В 1065 году он приказывает графу Гарольду: «Отправляйся в Нормандию, подкрепи обещание!»
На Байекском ковре, сохранившемся до наших времен в прекрасном состоянии, ничего не сказано о заложниках, о противостоянии на Альбионе английской партии и нормандской партии, о выдворении любимцев Эдуарда Исповедника с острова в 1052 году, но не стоит винить кропотливых мастериц, соткавших руками и душами своими великолепный ковер, чудесное произведение искусства, пережившее самих мастериц, и тех, кого запечатлели они на своем гобелене. Мастерицы ни при чем. Они за факты не отвечают. За факты отвечают те, кто приказал им писать так, а не иначе.
Между прочим, нормандские летописцы, повествуя о дальнейших событиях на Альбионе, не ставят под сомнение сам факт подобного разговора между королем и графом Гарольдом.
Но Гарольд уже собрался в путь.
Он взял с собой лучших своих воинов, а так же свору собак и несколько соколов и прибыл в порт Бошам. Здесь в церкви он долго молился, просил Иисуса Христа о безопасном плавании.
Покинув церковь, Гарольд с соколом в руке отправился на берег моря.
Почему-то у графа в тот день было замечательное, веселое настроение. Перед отплытием путешественники хорошо пообедали. Игристое вино, вкусная пища, задумчивый шепот волн, легкое покачивание кораблей в нескольких метрах от берега, шумные возгласы крепких, молодых воинов, приятные лица. Гарольд чувствовал себя самым счастливым человеком. На некоторое время он даже забыл о том, зачем они здесь собрались.
Слуга напомнил ему о деле.
– Хозяин, пора отправляться в путь, – сказал он. – Корабли готовы к отплытию.
– Корабли – игрушка рокового ветра, – молвил веселый Гарольд. – Но мои кормчие справятся с любым ветром. Верно я говорю?!
– Верно, Гарольд!
Гарольд залпом осушил кубок вина, поднялся из-за стола под легким, сооруженным на скорую руку, навесом, посадил на левую руку любимого сокола, подошел к берегу, крикнул, обращаясь к друзьям, к морю:
– Соколы и охотничьи собаки – это знак того, что мы плывем в Нормандию с миром.
– Мы с миром плывем! – подтвердили друзья и, подобрав туники, пошли вброд по отмели на корабль.
Море спокойно шлепало мелкой волной о борт боевого судна, свежий ветер набирал силу, словно бы повинуясь воле Гарольда, его желанию поскорее добраться до цели.
Матросы занялись каждый своим делом. Один из них установил мачту, другой поднял якорь. Гребцы вставили в уключины весла. Слуги, оставшиеся на берегу, с нескрываемой завистью смотрели на красивое боевое судно, на разноцветные щиты, прикрепленные по всей длине планшира, на парус, вздувшийся под напором ветра. Не спеша разгоняясь, словно важная птица, полетел корабль по волнам моря. На мачту забрался наблюдатель, посмотрел на родной берег, махнул рукой оставшимся на Альбионе, отвернулся от них и стал внимательно разглядывать морские дали впереди по курсу корабля. В тот век даже столь короткое путешествие через пролив могло закончиться печально для любого смельчака. Морские разбойники, хоть и поутихли к тому времени, хоть и меньше их стало, все же могли внезапно появиться на пути графа Гарольда, у которого, ко всему прочему, был еще и личный враг, семейный – Тости. Долгое время он не слышал о нем ничего. Но даже редкие сведения о брате говорили о том, что Тости затаил на него обиду.
Наблюдатель всматривался вдаль, удивлялся спокойствию графа Гарольда, сам успокаивался, не догадываясь о самом страшном враге, который, набирая злобную силу, уже летел к проливу, туда, где бежал по морю одинокий корабль первого советника английского короля.
Шторм налетел на путешественников внезапно. Матросы делали все, чтобы спасти корабль, спастись самим. Буйный ветер отнес судно к местечку Сен-Валери. Воины Альбиона победили в этой схватке с морем, но не успели сойти на берег, как оказались в окружении крупного отряда графа Гюи, вассала дюка Нормандии.
Гарольд с соколом в руке пошел навстречу воинам Гюи, пытался начать с ним мирный разговор. У меня сокол мира на руке, я приехал на материк с благими намерениями, мы никому не желаем зла. Так он хотел говорить с ними. Но у жителей прибрежной полосы Бретони и всей Франции, испытавших на себе весь ужас трехвековой, непрекращающейся ни на день борьбы с морскими разбойниками – викингами, – появился к тому времени очень жестокий, негостеприимный обычай: все, что выбрасывало море во время штормов на берег, становилось полной собственностью местного хозяина, который мог делать с добычей все, что ему захочется. Суровый обычай. Но – море! Как часто оно приносило местным жителям горе, смерть родных и близких! Как часто викинги – эти злобные дети северных морей – уничтожали на побережье селения, города, постройки, здания, оставляя после себя огонь и пепел, слезы и неизживную беду матерей.
Море кормило, море ласкало. Море губило. Люди не могли спокойно относиться к налетам викингов, обиделись на море, и родился столь жестокий обычай в здешних краях.
Знал ли об этом Гарольд? Может быть, и знал, но он верил в свое красноречие, неотразимое на Альбионе, в своего сокола мира, и в охотничьих мирных собак. Он был слишком гармоничным человеком, и ему нравилось быть таким.
– Вы являетесь нашей добычей! – нагло крикнул командир отряда. – Следуйте за нами в Бюрэйн, в замок нашего хозяина, графа Гюи.
Гарольд с соколом в руке, в окружении друзей, последовал в замок. Хозяин, граф Гюи, встретил его в мрачной большой комнате, сидя на высоком кресле. Первый советник короля Англии смотрел снизу вверх на гордого надменного человека и пытался объяснить ему, что он случайно оказался в его владениях, что отправляется он к дюку Нормандии по важному делу и требует отпустить его во избежание всевозможных неприятностей. Граф Гюи перебил Гарольда:
– По древнему, не мной заведенному обычаю, ты являешься моим пленником, моей добычей.
– Добычу берут победители после сражения, – пытался возразить Гарольд. – Меня случайно выбросило море…
– Море ничего не делает случайно! На все воля Божья. Я брошу всех вас в темницу! – голос графа Гюи был жестким.
Гарольд наконец-то понял в какую страшную попал беду, задумался.
– Я могу сделать с тобой все, что мне захочется: пытать, даже убить тебя, даже продать в рабство! – злобно сверкнули глаза хозяина замка, и сын Годвина покорно промолчал, хотя рядом стоявшие воины графа Гюи могли заметить, как дрожат в бессилии его крепкие руки, как напряглось все его тело, приготовилось к прыжку, к смертельной схватке за честь.
– Уведите пленных, – рявкнул хозяин.
– В темницу? – спросил начальник стражи.
– Нет, пока в комнату для пыток.
Гарольд уже решил, что никаких пыток не будет, что лучше он голыми руками бросится на врага… но благоразумие все же взяло верх: пленники покорно прошли, окруженные стражей, в указанное помещение.
Эту грустную для Гарольда историю нормандские и саксонские источники описывают по-разному, что вполне понятно и объяснимо, но и та и другая «заинтересованные стороны» не могут проигнорировать неопровержимые факты, которые – как бы они не были интерпретированы – говорят гораздо больше, чем того хотелось бы тем или иным хронистам.
Долго и разными путями шли навстречу друг другу два совершенно непохожих человека, наконец, судьба свела их, началась, если так можно выразиться, неравная дуэль. Почему неравная? И кто был явно сильнее в той схватке?
По происхождению, по занимаемому положению в обществе Гарольд и Вильгельм были приблизительно равны. Хотя некоторым может показаться, что по этому показателю английский граф находился в более выгодном положении, даже оказавшись пленником графа Гюи. По образованности и начитанности, пожалуй,
