сделать?
– Обещаю. – Граф Гарольд полностью проиграл дипломатическую схватку своему грозному сопернику и более того: последнее обещание явилось, по сути дела, государственной изменой, предательством Родины и всего того, что делал для Альбиона Годвин и он сам.
Ветер гнал корабли по мелкой волне пролива на северо-запад. Гарольд, тяжело вздыхая, смотрел вперед, туда, где должны были вот-вот появиться очертания родной земли. Он не хотел и не мог предать Англию. Но обещание и клятвы, данные им, стоили многого. Недолго он был в Нормандии, общался с рыцарями, но успел понять их могучий корпоративный дух, их веру в свои идеалы, не всегда понятные таким людям, как Гарольд. С рыцарями драться тяжело. Ошибок они не прощают. Английский граф нашел в Нормандии не верных друзей, но смертельно опасных, сильных врагов. Ему было совершенно ясно, что ни одного из данных Вильгельму обещаний он исполнять не будет, что интересы Родины для него превыше всего. Он не боялся мести. Но он не догадывался, какую бурю породит нарушение клятвы в душах и сердцах рыцарей Нормандии, Бретани, других областей Франции, где рыцарский дух, как могло показаться несведущему человеку, почти угас. Он, действительно, тлел в душах потомков тех, кто ходил в походы под знаменем Карла Великого, но не угас, и любое неосторожное движение, любое дуновение ветра могло всколыхнуть великий пожар.
Вдали показалась узкая, вибрирующая полоска суши. Настроение быстро улучшилось. Вид родной земли гнал от него душевную скорбь. Берег быстро приближался, проявились дома и улицы Дувра. Гарольд увидел наблюдателей на башне и успокоился.
На берег он вышел уверенный в том, что все будет хорошо. Но вдруг тревога вновь закралась в его душу. В окнах домов граф увидел печальные лица дуврцев. Так же печальны были встретившие их в гавани, редкие прохожие на улицах.
Не долго думая, Гарольд вскочил на коня и поскакал в Лондон. Первым делом он прибыл к Альреду, всеми уважаемому в стране человеку, вошел, весь пропыленный, в его тихую келью, упал перед старцем на колени и рассказал все, что случилось в Нормандии. Он искал помощи, искал истину и надежду.
Альред слушал его, не перебивая. Что творилось в душе у священника, можно лишь догадываться. Он понимал всю меру его ошибки, догадывался о том, что ожидает этого человека в недалеком будущем, и должен был найти в создавшемся положении верный ход. Гарольд умолк, с надеждой посмотрел Альреду в глаза. Тот задал ему несколько вопросов, уточняя самые необходимые для него детали. Гарольд успокоился, отвечал ровным голосом. Альред задумался, уверенно произнес:
– Ты дал клятву, находясь под принуждением. Я имею право снять эту клятву. Именем Бога я избавляю тебя от клятвы, данной Вильгельму, запрещаю данной мне властью держать ее…
Затем старец пожурил Гарольда за опрометчивые шаги, после чего оба они помолились. Тяжелое бремя взвалил на свои старые плечи Альред! Но он не пожалел об этом, потому что Англии в тот момент нужен был Гарольд, как никто другой. Так думал Альред.
Граф простился с ним и отправился в загородный дворец, где находился больной король. Эдуард Исповедник встретил гостя с бодрой улыбкой, приподнялся с постели под балдахином, едва слышно – был он совсем слаб, – произнес:
– Ты убедился, что я был прав?
– Да, государь. Ты мудрее меня.
Гарольд сказал это искренно. Слабеющий король улыбнулся. Ему нравился сын Годвина. Он всегда отличал его от других своих родственников, близких и дальних, ценил в нем благородство и бескорыстие, ум и смелость, огромное желание успокоить людей, успокоить Англию, сделать ее сильной. Только в спокойствии ли сила?
На лице Эдуарда проявилась усталость. Он посмотрел на Гарольда, улыбнулся, сказал:
– В день святого Иннокентия состоится обряд освящения Вестминстерского аббатства. Мне удалось закончить строительство. Я могу уходить в иной мир спокойно.
Гарольд промолчал.
На строительство Вестминстерского аббатства была израсходована значительная часть государственных средств, и это в то время, когда крепости стояли разрушенные временем, а воины разбегались из-за малого жалования. Вестминстерское аббатство поражало изыском форм и размерами: ничего подобного на острове никто не строил.
– Даже римляне удивились бы, – почему-то сказал король.
А Гарольд почему-то вспомнил прекрасные крепости в Нормандии и свое обещание Вильгельму укрепить замок в Дувре.
– Я очень рад, что ты прибыл. Теперь есть кому передать скипетр державы… – вздохнул король.
– Не говори об этом, мой государь! – воскликнул добросердечный граф, хотя он мог бы воскликнуть и другое: «Почему же ты не сказал эти слова до моей поездки в Нормандию?! Все бы было иначе». Он не сказал этого умирающему человеку. Он был слишком добр.
– Я устал, Гарольд. Мне нужно отдохнуть.
Вестминстерское аббатство было освящено 28 декабря 1065 года в день святого Иннокентия.
СМЕРТЬ ЭДУАРДА ИСПОВЕДНИКА
«Государь, который действует единственно по внушению любимцев, не умея ни защитить своего трона, ни умереть героем, достоин сожаления, а не власти».
«Добрая слава – это единственная собственность умерших».
А через восемь дней в Вестминстерском дворце умер король Англии Эдуард Исповедник.
За несколько дней до кончины совсем ослабевший король призвал к себе графа Гарольда и сказал тихим голосом повелителя: – Гарольд, я передаю в твои крепкие руки государственные дела. Не стану кривить душой. По всей стране вспыхнули возмущения, появилось много разбойников. Ты долго отсутствовал в Англии. Кроме тебя, управлять страной некому. Возьми королевский щит и секиру и твори правосудие, помня о Боге. Ступай, Гарольд, и помни: я не желал тебе зла.
Все эти дни Лондон был похож на город, в котором умирает повелитель, правивший страной без малого четверть века, не оставивший после себя прямых наследников, зато оставивший в наследство потомкам пустую казну, раздоры и распри, страх обывателей и диаметрально противоположные о своем правлении, о себе самом мнения обыкновенных любителей почесать в безделии язык. Между прочим, таких любителей с годами и веками не уменьшается, а, значит, не иметь в виду их мнения грешно. Но – Лондон 5 января 1066 года.
Суматоха в умах: кто будет избран Витаном королем Англии? Явными претендентами на престол считали себя Харальд Суровый, король Норвегии, и Вильгельм, дюк Нормандии. Оба они не имели большого авторитета в собрании Витана, а уж среди народов Альбиона и подавно. Зато силу представляли собой грозную. Крупнейшие в Западной Европе армии имели эти опытнейшие полководцы и политические деятели. Опасная сила для Англии, которая за время правления пронормандски настроенного Эдуарда ослабла.
Так считают многие здравомыслящие люди, пытаясь по редким, прошедшим сквозь многослойное сито веков источникам воссоздать картину девятисотлетней давности. Но всегда ли здравомыслящие люди все учитывают в построении своих жестких выводов и схем?
Быть может, именно они-то и не учитывают главного, обвиняя короля Англии во всех грехах, предъявляя ему самые разные, подчас надуманные обвинения и претензии. Быть может, прав-то во всем был именно Эдуард, которого кто-то назвал Добрым, кто-то Исповедников, и который лежал в богатой постели своей опочивальни в Вестминстерском дворце, смотрел на близких ему людей: жену Гюду и ее брата Гарольда, чувствовал, как силы покидают его и оставался при этом внешне удивительно спокойным, не решаясь сказать то главное, что сейчас требовали от него история и смерть.
Смерть часто ставит последнюю точку в биографии даже самых великих творцов, самых великих деятелей того или иного времени. И в этом – ее справедливость. Смерть так же часто является лишь очередной точкой отсчета в биографии человека – а в этом ее щедрость. Она справедлива и щедра одновременно – и в этом ее тайна. И к этой тайне приближался со стремительностью, понимаемой только на смертном одре, Эдуард Исповедник. В ногах стояли и смотрели на него жена и граф Гарольд. Чуть поодаль –
