«Прямо сейчас?» – и она ответила, что да, прямо сейчас.
Слюдяное покрывало сдвинулось, и оказалось, что оно все же может пропускать через себя звуки, но слабые, глухие, невнятные.
– Что-что? – не поняла Элизабет.
– Ты заметила что-нибудь непривычное? Что дь в мме никда н ечла?
– Что? – снова переспросила Элизабет.
– Что-нибудь, что в маме никогда прежде не замечала? – наконец прорвались глухие звуки.
– Да нет… Хотя, пожалуй, она была возбуждена, особенно для утра. Когда она меня обняла и поцеловала, я почувствовала, какая она горячая, как будто у нее температура. – Тут только Элизабет поняла, что она сама горячая, будто у нее самой температура. – И еще она была очень красивая этим утром. С макияжем, нарядно одетая, как будто готовилась к важной встрече.
– Может быть, она и ехала на важную встречу, – зачем-то заметил Крэнтон, но Элизабет плохо расслышала или не расслышала вовсе.
– Да, мама выглядела взволнованной, я давно ее не видела такой, – добавила она. – Наверное, с того момента, как она вышла замуж за Влэда.
– Кстати, о твоем отчиме, ты не помнишь, где был он в то утро? – задал Крэнтон очередной будто бы ничего не значащий вопрос. Но именно он вдруг полностью прорвал слюдяное покрывало, и на Элизабет резко пахнуло опасностью. «Теперь я должна думать над каждым словом», – подумала она.
– Да он каждый день в доме работает, где-то начиная с девяти. Правда, до десяти старается не шуметь, потому что я еще могу спать.
– А тебе не кажется странным, что после того, как твоя мама вышла замуж, он по-прежнему остался жить в коттедже? Там… – и Крэнтон махнул рукой в сторону домика на лужайке.
– Да нет, – пожала плечами Элизабет. – Наверное, им так было удобнее, – предположила она искренне.
– Наверное, – согласился детектив. – Так ты видела его в это утро?
– Ну да, конечно, – тут же закивала Элизабет. – Он с утра работал в комнате, в кабинете на первом этаже. Я слышала. Он сейчас там над деревянными панелями работает, чистит их или еще чего-то с ними делает.
– Значит, ты слышала, как он работает? – переспросил Крэнтон.
– Конечно, – согласилась Элизабет.
– А когда мама уехала, ты что делала?
– Ну, я позавтракала, почитала, потом еще что-то делала, не помню. У меня же каникулы, а репетиция только в три часа. Ах да, я еще раз просмотрела текст своей роли, потом думала, как ее лучше сыграть. А так больше ничего. Полежала на диване, полистала журналы.
– А своего нового отчима, значит, ты не видела? – Почему-то Крэнтон все время называл Во-Во «новым отчимом», и Элизабет это совсем не нравилась.
– Ну как же, видела, – кивнула она. – Потом я зашла к нему в комнату, и мы поговорили немного. Я сказала ему, что мама уехала, а он сказал, что знает, что она заглянула к нему и предупредила. Я спросила, не знает ли он, куда она поехала, но он не знал, сказал только, что она должна приехать позже. Но это я и без него знала.
– А он куда-нибудь выходил в тот день? – оторвался Крэнтон от блокнота, посмотрел на Элизабет, и она сразу почувствовала угрозу. Даже не по отношению к себе, а просто угрозу.
К тому же вопрос попал в точку. Потому что Элизабет помнила, как Во-Во вышел из комнаты, в которой работал, и спросил, как долго она будет дома, не собирается ли уходить. Она ответила, что уйдет в полтретьего, не раньше. Он кивнул, но через минут десять снова пришел – она была в гостиной, лежала на диване, читала журнал – и сказал, что ему надо поехать в магазин. Чего-то не хватало для ремонта, то ли ацетона для снятия лака с панелей, то ли, наоборот, краски, в общем, она не помнила. Главное, что он уехал где-то около одиннадцати, наверное, или двенадцати, она не обратила внимания. Когда она уходила в полтретьего, Во-Во еще не возвратился, поэтому она и заперла дом на ключ. Она застала его, только вернувшись с репетиции, он работал в той же комнате над теми же панелями.
Но рассказать все это мрачному, дотошному детективу она почему-то не решилась – чувство самосохранения говорило ей, что ничего про Во-Во рассказывать Крэнтону не следует.
– Да нет, – ответила Элизабет и пожала плечами, – вроде бы он никуда не выходил. Пока я не ушла на репетицию, мне кажется, он был дома. – Она помедлила. – Да и потом, когда я вернулась, он все там же работал, все в той же комнате.
– Правда? – чуть приподнял брови Крэнтон, что, видимо, означало удивление. – А нам он сказал, что уходил. Еще когда ты была дома.
Те немногие силы, что еще оставались у Элизабет, тут же истощились, она почувствовала себя слабой, обессиленной.
– Может быть, – все же смогла выдавить из себя она. – Раз он говорит, так, наверное, и было, я точно не помню.
– Хорошо-хорошо, – как бы успокаивая ее, проговорил полицейский и задал еще один неожиданный вопрос: – У вас оружия в доме не хранилось?
– Оружия? – переспросила Элизабет, не понимая ни вопроса, ни того, почему у нее снова похолодело внутри. Неужели от предчувствия?
– Ну да, оружия, – повторил Крэнтон. – Может быть, твоя мама хранила где-нибудь ружье или…
– Зачем маме ружье? – снова не поняла Элизабет.
– Ну как… Одинокая женщина с дочкой в большом доме… С оружием многие чувствуют себя спокойнее.
Элизабет стала вспоминать.
– Ну да, кажется, был пистолет. Я раньше думала, что он игрушечный – маленький такой, чуть больше ладони, очень красивый, с белой перламутровой ручкой. Он всегда лежал в комоде в маминой комнате, я его видела там. Но я никогда не думала об этом пистолетике как об оружии, я играла с ним в детстве, он очень красивый. В нем и патронов никогда не было.
– Где, ты говоришь, твоя мама его хранила?
– В своей комнате, в комоде, – повторила Элизабет.
– Странно, сейчас там его нет, – снова поднял правую бровь Крэнтон. – Интересно, зачем твоя мать взяла его с собой, когда уходила из дома? Или его кто-то другой взял? Если его взяла твоя мама, значит, она предполагала, что ее подстерегает опасность. Ты как думаешь?
– Я не знаю, – зашевелила губами Элизабет.
– Ну хорошо, я вижу, ты устала, – Крэнтон приподнялся со стула, – тебе надо отдохнуть. Я, пожалуй, пойду. Но мне надо будет с тобой поговорить еще. Хорошо?
– Хорошо, – кивнула Элизабет. Когда детектив вышел из комнаты, у нее хватило только сил перебраться на диван и сразу же тихо заснуть.
Она не очень помнила, как прожила следующую неделю. Во-Во в тот же день опять забрали в участок, и вернулся он только к утру еще более осунувшимся, с красными, воспаленными глазами. Элизабет ни о чем не спрашивала – раз вернулся, уже хорошо, хотя она и понимала, что Крэнтон наверняка его подозревает. Она сама как-то слышала, как по радио говорили, что девять из десяти преступлений совершаются либо супругами, либо любовниками, либо знакомыми жертвы.
Через день за Во-Во приехали снова и снова увезли на допрос. Но на сей раз он вернулся к вечеру, Элизабет как раз лежала на диване в сумрачной гостиной, она не включала свет и смотрела, как от легкого сквозняка шевелятся занавески на окне. Она давно уже так лежала и смотрела на занавески, она легла на диван еще днем. Ей вообще ничего не хотелось – только лежать и не шевелиться, ну и спать, конечно. Когда она просыпалась, она продолжала лежать, все так же не шевелясь, все так же глядя в одну точку остановившимся, бессмысленным взглядом.
– Им не дает покоя, что я уезжал на два часа, – сказал Во-Во, усаживаясь рядом с ней на диван. – Они установили, что я уезжал ровно на два часа двадцать минут. Опросили соседей, те видели нашу машину. Почему-то я им вообще не даю покоя.
Элизабет кивнула. Она знала, что прошлая жизнь уже никогда не вернется, что мама ушла навсегда.
