– Почему я должен быть в себе не уверен! – высокомерно бросил Жолт.
Но Керекеш развивал уже новую мысль и не обращал внимания на Магду, умолявшую его глазами, чтоб он, ради бога, замолчал.
– Ты прав, Жолт. Иди в школу. Надо быть среди людей. Я никогда не был сторонником этой программы отшельнического уединения. И попробуй трудиться. Но не так, как прежде, а по-настоящему. Согласен? А я побеседую с Фери Амбрушем и с твоим директором.
– До верстака мне все это.
– Что?
– Согласен.
– Я рад, что ты принял решение сам.
– Тогда я сейчас же иду спать.
– Конечно! Двенадцатый час, – нервно вмешалась Магда.
– Минутку, – сказал Керекеш. – Итак, ты и Зебулон бродили по лесу. Расскажи что-нибудь.
– Что-нибудь? – спросил Жолт. И бросил взгляд на Магду.
Магда тут же подала знак: отец сегодня, дескать, слегка чудит, надо с этим смириться!
Все еще сердясь, но уже не испытывая страха, Жолт заметил, что отец пристально смотрит на его губы. «Ага, мы приглядываемся. Даешь практику речи с округлыми фразами! Мои лицо и горло под неусыпным наблюдением. Сейчас придется глотнуть, но это не в счет. Что ж, давайте, экзаменуйте, – язвительно думал Жолт, – и я расскажу вам про «грека». «Ехал грека через реку…» Нет, материал для экзамена неподходящий. Надо что-нибудь… как его… оригинальное. Тогда сочиним про зайчишку. Хотя про зайца, кажется, уже было. Правда, давно, но было. Ладно, расскажем все-таки про зайчонка, и отец все проглотит, не поперхнется».
– Зебулон нашел зайца, – начал Жолт, снисходительно усмехаясь.
– Не говори! – Керекеш разыгрывал величайшее изумление, и очки его хитровато поблескивали.
– Ты же сам просил. Так как же: говорить или не говорить?
– Разумеется, говорить. Я тебя слушаю.
– Зебулон случайно нашел гнездо. В траве, у самой дороги. А в гнезде сидел зайчик. Такой мини-зайчик, величиной с мою ладонь. Нет, с ладошку Беаты. Мне хотелось узнать, как он сюда попал. А Зебулон ступил на гнездо и поднял лапу. Потому что Зебулону важно одно: может он схватить зайчика или нет. Тогда я сказал ему следующее: «Что за низменные помыслы, Зебулон! Воспитанная собака не должна думать только о том, как сожрать зайца». Продолжать?
– Конечно, – сказал Керекеш, внимательно следя за речью Жолта.
– Откуда же взялся зайчонок? – спросила сконфуженно Магда, зная, что Жолт обо всем догадался.
Жолт повернулся к Магде и стал объяснять, слегка подражая тону проповедника:
– Он попал туда вместе с зайчихой, которая спустилась в долину. Какое-то время они кормились в кооперативном саду. Потом явилась собака, а может быть, человек или кто-то еще. Зайчиха убежала на холм, а детеныш приютился в траве.
– Почему ты говоришь в такой поповской манере? – спросил Керекеш.
– А что, непонятно? – скрипучим голосом, неприязненно спросил Жолт.
– Отчего же? Понятно.
Воцарилась тягостная тишина.
– Что же стало с зайчонком? – разрядила напряжение Магда.
– Я завернул его в лист лопуха и отнес на холм.
– В лист лопуха? – спросил отрешенно Керекеш.
– Чтобы не было запаха человека.
– Понятно.
– Теперь мне уже можно лечь? Спокойной ночи!
Жолт попятился к двери.
Керекеш сделал несколько неуверенных шагов, но Жолт, словно спасаясь от преследования, выскользнул молниеносно за дверь.
– Этот экзамен был не только не нужен, но и бестактен, – с упреком, с досадой сказала Магда.
– Возможно, – ответил Керекеш. – Но я должен был знать, в состоянии ли он связно вести рассказ.
Магда молчала и думала о том, что муж ее, как ни странно, совершенно не сознает своей бесчувственности. Как он этим похож на сына или наоборот: сын на него. Одним словом, феноменальное сходство.
Керекеш не мог заснуть. Он курил, стараясь избавиться от чувства неловкости.
«Так обстоят дела!» – с безмерным удивлением сказал себе Жолт. Он машинально сполоснул водой лицо, переоделся в пижаму и легкими шагами вошел в свою комнату. На половине Беаты было полутемно. Девочка спала очень тихо. Жолт всегда с любопытством заглядывал к ней и прикидывал расстояние от одеяла до звезды висевшего на стене ковра: если при дыхании они друг друга касались, значит, все в порядке, девочка спит. Обычно он говорил ей несколько слов, но вообще-то будить ее не имело смысла,
