– Папа мне не нужен.
– Но он при тебе, на веревочке.
– У меня свои правила по своему пониманию.
– Это не католический, а протестантский образ действий.
После этого мы прибавили скорость. Потом она сказала:
– Тебе просто нравится сбивать людей с толку. Думаешь, будто перехитрил всех и каждого, а на самом деле сам себя перемудрил.
– Я себя перемудрить не могу. Если стараюсь сбить тебя с толку, то лишь для того, чтоб стать с тобой на равную ногу.
– Скорее на скользкий склон.
– По которому катишься в ад?
– Не мне о том говорить. Расскажи-ка побольше о той самой Холли. Ты раньше никогда о ней особенно не рассказывал, только мельком.
– Все и было мельком, в полном смысле этого слова. Можно сказать, она была первой главой в моей Книге странствий. В тот момент недавно овдовела, торчала в каком-то баре. Мы заговорили, она на меня запала. Я понял, что это самообман, способ, который помог бы забыть покойного мужа. Ложь была честной: я старался забыть свою мать. Поэтому мы очутились в ее доме, вместе стараясь многое забыть. Она всегда носила сетчатые чулки, вечно мычала: «М-м-м-м», – будто только что разгадала кроссворд, над которым раздумывала тридцать лет. По-моему, он состоял из имен ее любовников. Через короткое время сказала: «Ну…» – и я понял, пора уходить. Она была точно таким же ребенком, как ты, только опытным. Может быть, чуть умнее.
– Спасибо.
– Угу, только если пересчитать древесные кольца, это был совсем не ребенок. Интересно, что с ней стало. Меня всегда интересовало, что с вами со всеми стало, потом я подумал, что вы мной, наверно, вовсе не интересуетесь.
– Хочешь услышать, что я интересовалась?
– М-м-м.
Мы свернули в какой-то туннель, перекрытый ветвями деревьев, сквозь которые проникал слабый свет.
– Скажу тебе еще кое-что, – продолжал я. – Не Холли придумала созвать гостей. Ну, может быть, решила принять в этом доме. Только могу поспорить, инициатива принадлежит кому-то другому.
– Кому, например? Мне?
– Нет, не тебе, сестра Кейтлин. Какой-нибудь подлянке вроде Азаль. Возможно, именно она пытается меня уничтожить. Я играю в игру «Оперейшн», а она щипчиками перекусила две проволочки, отключила два зуммера… специально.
Я на секунду подумал, что прав, потом передумал со страху – мы выехали из туннеля к дому Холли.
Подъезжая и ставя машину, Кейтлин, наверно, не могла дождаться развязки. Я разрабатывал планы бегства. В случае необходимости выбью дверь и помчусь по шоссе, вскинув обе руки с поднятыми большими пальцами. Если встретится на дороге какой-нибудь психопат, нам будет о чем потолковать, прежде чем он меня придушит и вышвырнет на обочину в мусорном мешке.
– Ну, приехали, – сказала Кейтлин. – На храм похоже, правда?
– Как раз то, что мне надо. Высади меня, пойду исповедуюсь. Через четыре года заезжай за мной.
Мы вышли из машины. Я на минуту остановился. Холли была моей первой настоящей любовью, или стала бы, если б у нас было больше времени. Тело ее было создано для мужчин вроде меня, которых надо нянчить, холить, лелеять, только не было предназначено для ребенка, что доказывает отсутствие у нее детей. Ее место в Музее современной женщины Джонатана Томаса, но кому хочется стать музейным экспонатом, который нельзя трогать руками? Только не Холли. Она как раз разрешала себя трогать и активно реагировала в ответ.
Кейтлин потащила меня к дверям, позвонила. Открыла Холли, все в тех же сетчатых чулках, в черном с ног до головы. За ней стояли Мэри, Азаль, Керри, Аквамарин, Чартриз. Все в черном, кое-кто под вуалью. Я ждал, что Джонни Кэш восстанет из мертвых и сыграет «Огненное кольцо».
– Ой, – спохватилась Кейтлин, – а я даже и не подумала одеться в черное.
– Ничего, – сказала Холли. – Заходи, Джон.
– Заходи, Джон, – повторили все.
– Садись, – предложила Холли.
Я сел на диван. Все засуетились, забегали, попивая кофе. Некоторые держали в руках Библию. Я принял это за очередную угрозу, но был абсолютно трезв. Более или менее неловко себя чувствовала только Керри, словно вся затея вызывала у нее сомнение. Она подмигнула мне, улыбнулась, как бы говоря: «Не принимай всерьез, Джон».
Остальные мельтешили. Мы с Холли на миг остались наедине – возможно, это предусмотрено планом.
– Ну, – сказала она, – как дела?
– Не так плохо, учитывая обстоятельства.
– Какие обстоятельства?
– Те, что ты меня хочешь убить.
– М-м-м.
– Вот именно: м-м-м. Если помнишь, именно так ты промычала в первую ночь: м-м-м. Словно ответила на мой вопрос.
– Фактически, да.
– Не слишком вразумительный ответ.
– Тебе нужны ответы? Хорошо. В сексуальном смысле ты не совсем нормален.
– То есть?
– Не могу точно сказать. Поэтому и промычала м-м-м.
– Тогда зачем я здесь?
– Все равно ведь явился бы, правда?
– Откуда ты знаешь?
– Слушайте, – сказала Азаль, – начинается.
И началось. Выкатилось на колесах. Как раз нужной длины, футов шесть, и широкий в ногах. Кто-то вытолкнул его из тайника.
– Добро пожаловать на свои похороны, – сказала Азаль. – Вот твой гроб. Не надо ложиться, ты уже мертв.
Первым делом на ум пришла фраза: «Что за хреновина?» – но я не мог вымолвить ни единого слова. Всегда гадал, кто будет присутствовать на моих похоронах, смогу ли я сверху увидеть и перечесть оставшихся друзей. Впрочем, здесь друзей не было.
– Ты
– Аминь, – сказала Кейтлин.
– Даже тот, кто этого не заслуживает, – сказала Мэри.
– Даже тот, кто вечно бежит от каждого, кого любит, – сказала Аквамарин.
– Даже диктаторы, – сказала Азаль.
– Если б ты еще не умер, – сказала Холли, – можно было б заняться любовью в последний раз. М-м- м.
– Немного потеряли, – сказала Мэри.
Потом они заговорили между собой, точно меня тут не было. Я и сам не совсем был уверен, что есть. Может быть, я действительно мертв. Как все это случилось? Неужели я действительно проделал такой путь, навещал этих женщин одну за другой? Покрыл каждую милю? Проник в побочный заговор, задуманный параноиком хуже Джо Маккарти?[45] Или все это выдумал? Может, я умер еще до того, как все это случилось? Скончался задолго до женитьбы на Рози? Может быть, я в аду, предназначенном для бродяг? А где же Джонни Кэш? Я ведь попал как раз в тот круг ада, и пламя
