Вечером того же дня Арабелла услышала, как что-то просунули под ее дверь, и увидела на полу конверт. Подняла его, и тут же в голове забилась мысль: «Уничтожь не читая. Если прочтешь, то твой привычный мир перевернется. Не рискуй». Но она вскрыла конверт.
Его почерк не изменился. Был все такой же крупный и уверенный.
Она села в кресло и задумалась, как поступить. А полчаса спустя уже стучала в дверь его номера.
Маурицио открыл сразу. Он был в белой рубашке, украшенной вышивкой, словно только что вернулся с приема. Черный смокинг лежал, небрежно брошенный на спинку кресла.
— Здравствуй, я рад, что ты пришла.
Но Арабелле было не до светских условностей. Она сразу перешла к делу:
— Я хочу услышать, что ты скажешь, Маурицио, и сразу уйти. Но предупреждаю: что бы ты ни сказал, это не будет иметь никакого значения. После всего, что произошло, я никогда не смогу простить тебя!
— После всего, что произошло… — повторил он. — А что, собственно, произошло?
— О, пожалуйста, не притворяйся, будто не знаешь! Мы говорили об этом в первый вечер. Ты взял деньги у моей матери.
— Естественно. Я имел на это право, — ответил Маурицио без тени смущения.
— Ну да, — презрительно бросила Арабелла. — Ты же потратил на меня несколько месяцев твоего драгоценного времени, а я даже не вознаградила тебя живым ребенком. Должна же была быть компенсация. Как думаешь, каково мне было слышать, как моя мать с восхищением говорит, что ты оправдал ее худшие ожидания?
— Что?! — Маурицио нахмурился. — Что Карлотта сказала тебе?
— Что ты взял деньги, чтобы навсегда исчезнуть из моей жизни. Фактически ты продал меня ей! А спустя пятнадцать лет я вновь привлекла твое внимание и ты решил снова заполучить меня… но теперь расплатившись со мной этим браслетом!
Маурицио в ответ не произнес ни слова. У Арабеллы возникло ощущение, что он вообще больше никогда не заговорит.
Но внезапно он в ярости ударил кулаком по ладони и воскликнул:
— И ты верила этому все это время?!
— А как я могла не верить? — растерянно возразила молодая женщина. — Мать показала мне обналиченный чек. Только не говори, что это мне приснилось.
— О да. Она заплатила мне, я не отрицаю, — понуро подтвердил Маурицио.
— Тогда о чем нам разговаривать? — Арабелла совсем уже ничего не понимала.
— Твоя мать солгала о причине, по которой я взял деньги. Мне пришлось уехать, потому что Карлотта не оставила мне выбора. Она заявила, что я виноват в смерти ребенка и в твоей депрессии, потому что не смог создать тебе достойных условий жизни. И что ты не желаешь меня больше видеть. Затем она увезла тебя в Англию, чтобы я не мог встретиться тебя. Я вернулся домой и увидел, что Карлотта сожгла его.
Арабелла уставилась на него, не веря своим ушам.
— Моя мать сожгла наш дом? — прошептала она.
Что-то промелькнуло в его взгляде.
— Да, наш дом. Я рад, что ты его помнишь. Так вот Карлотта сожгла его собственными руками. Этому нашлись свидетели, и у нее могли быть большие неприятности. К тому же она боялась, что, раз мне терять нечего, я стану добиваться справедливости и дело дойдет до журналистов. А скандал в прессе был ей не нужен. Но я отказался предъявлять обвинение. Тогда, чтобы чувствовать себе спокойнее, она через своих адвокатов предложила мне денег. Возможно, мне не следовало их брать, но, потеряв все, что мне было дорого, я не особенно задумывался об этичности своего поступка. А так мы общались на доступном ей языке. Могу лишь сказать в свое оправдание, что при первой же возможности я перечислил эту сумму в Фонд помощи детям-сиротам.
— Я не верю тебе, — прошептала Арабелла.
— Карлотта оказалась не очень умелым поджигателем и сама пострадала на пожаре, — сказал Маурицио.
Внезапно молодая женщина вспомнила, что однажды видела на плече матери след от ожога. Она спросила, откуда он, но Карлотта ушла от ответа.
— Все эти годы, — пробормотала она, — мать говорила мне, что ты…
— Абби, ты же помнишь, как Карлотта при тебе предложила мне денег! — воскликнул Маурицио. — И помнишь мою реакцию!
— Да…
— Я никогда бы не бросил тебя, — уже тише продолжил он. — Никогда.
Абби кивнула.
— Ты должна была больше верить в меня, — с грустью, но без упрека сказал Маурицио. Он никогда не обвинял ее ни в чем.
— О боже, — прошептала она. — О боже, о боже…
Арабелла считала, что то, что случилось с ней, было ужасно. Однако правда оказалась во сто крат страшнее. Она подошла к окну и уставилась в темноту. Мысли путались, мешая мыслить здраво.
— Я должна была сама все выяснить, — наконец сказала Арабелла. — Но мне не хватило настойчивости… — Внезапно она повернулась к нему лицом и спросила в упор: — А почему ты ни разу не пришел ко мне в больницу?
— Думаешь, Карлотта позволила бы мне? — усмехнулся Маурицио. — Как только тебя увезли на «скорой», явились полицейские и арестовали меня.
— О боже! За что?
— Карлотта обвинила меня в похищение ее несовершеннолетней дочери.
— Но это неправда! — воскликнула Арабелла. — Я была с тобой по своей воле!
— Да, и это мне удалось доказать, — со вздохом произнес Маурицио. — Но когда меня выпустили, мне сказали, что наша дочка умерла, а ты не захотела больше оставаться в Италии и вернулась в Лондон.
Арабелла смотрела на него, и ее сердце разрывалось от жалости.
— Я ничего этого не знала, — сказала она, качая головой.
— Теперь я это понимаю. Но тогда Карлотта добилась своего. Ты думала, что я бросил тебя, променял на деньги. А мне казалось, что я сойду с ума от чувства вины перед тобой и нашей малышкой.
— Нет, Маурицио, ты ни в чем не был виноват, — печально прошептала Арабелла.
— Ты можешь сказать это мне теперь, но как сказать это мальчику, которым я был тогда? Его боль не излечить. Помнишь, как я пробовал сопротивляться тебе поначалу?
Она кивнула.
— Да, но я настояла на своем.
— Совесть всегда мучила меня, — признался Маурицио. — Она шептала, что жизнь в бедности не для тебя. А ничего иного я тебе предложить не мог.
— Я сама выбрала эту жизнь, когда выбрала тебя, — возразила Арабелла. — И я никогда не чувствовала себя бедной. Мы были богаты, потому что любили друг друга.
— Но когда произошло то несчастье, я подумал: а может, Карлотта права? Может, лучшее, что я могу сделать для тебя, — это исчезнуть?
— Любовь моей матери была эгоистичной, — сказала Арабелла. — Жаль, я не поняла этого раньше.
Маурицио кивнул.
— Действительно, жаль. Я сделал смыслом моего существования работу и уже никогда не был так счастлив, как в юности. Как с тобой, Абби…
— Теперь, я Арабелла, — ответила она. — Почти никто не называет меня Абби с тех пор.
