– Кристиан, – позвала она.
Через минуту он появился в дверях своей спальни.
– Да? – спросил он и предположил, увидев лицо матери: – Он умер?
– Да. Он умер в десять часов. Они все были там. Его дети и внуки…
«Как трогательно», – собирался сказать Кристиан, но вовремя прикусил язык. Снова, как тогда, у постели отца, он почувствовал незнакомое, внезапное чувство сострадания. Присев рядом с Катринкой, он взял ее за руку.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да. Мне грустно, но я так счастлива, что ты рядом со мной… Очень счастлива…
ГЛАВА 25
Похороны Мирека были назначены на утро в четверг и, поговорив с Зузанкой, Катринка решила остаться в Чехословакии, чтобы присутствовать на церемонии. Это могло не понравиться Феликсу и его жене, но Зузанка одобрила ее решение, и Катринка не сомневалась, что и сам Мирек хотел бы этого.
Марк очень огорчился, узнав об изменениях в планах жены.
– Когда-то он играл очень важную роль в моей жизни, – сказала Катринка, пытаясь объяснить, что ею движет.
– Когда-то, – повторил Марк. – Это было очень давно…
– Я сама хочу этого, Марк.
– Кристиан тоже остается? – спросил он.
– Да, – ответила она.
К ее удивлению, Кристиан сам выразил желание остаться в Чехословакии.
– Он пропустит всего один семинар. Знаешь, он сказал мне, что в любом случае получит диплом с отличием…
«Каков наглец», – подумал Марк, хотя в уме Кристиана и его способностях не сомневался.
– Я уверен, он не сделает ничего такого, что могло бы испортить ему будущее, – сказал Марк спокойно. – Тебе можно об этом не беспокоиться.
– Я очень рада, что он остался со мной. Кажется, он изменился.
– Не питай слишком радужных надежд, милая, – предупредил Марк. – Не думай, что с Кристиана так легко сбить гонор.
Катринка снова рассмеялась:
– Ты прав. Но я была бы довольна, если бы этого гонора стало хоть чуть-чуть поменьше!
На этот раз он не предложил приехать к ней в Прагу. Во-первых, он действительно не мог больше оставаться в Европе. Во-вторых, он понимал, что не слишком-то ей нужен сейчас. Смерть Мирека не потрясла ее, только огорчила. Кроме того, у нее, по-видимому, были свои планы насчет Кристиана.
Однако то, что Марк вошел в ее положение, не означало, что все это ему нравилось. Он все больше и больше предавался унынию, полагая, что сейчас самый неподходящий момент для разлуки. Впрочем, судя по всему, Катринка уже забыла о письмах Моники Бранд, которой Марк все еще готов был свернуть шею при первой же встрече. Не в характере Катринки было долго предаваться мрачным мыслям. Когда погибли ее родители, она начала лыжные тренировки на следующий же день после похорон. Когда они с Адамом разошлись, она с головой ушла в бизнес. Когда ей было плохо, она должна была или окунуться в работу или сойти с ума. Но в этот раз ей не было плохо: она не верила измышлениям Моники Бранд и, окунувшись в повседневную жизнь, отодвинула их от себя подальше.
Вместо того, чтобы сидеть в Праге до похорон, Катринка предложила Кристиану взять напрокат машину и проехаться по стране. Она подумала, что у нее больше не будет случая несколько дней подряд наслаждаться обществом сына, и постаралась сполна использовать этот шанс.
Кристиана снова пришлось упрашивать. Он весь был во власти чувств, природу которых не совсем понимал… Сейчас им двигало любопытство, злость, которую Кристиан никогда не сбрасывал со счетов, и необъяснимая симпатия к Зузанке, которую в других обстоятельствах он не удостоил бы своим вниманием. И, наконец, в нем было некое смутное и неприятное беспокойство, присутствие других, глубоких и тревожных эмоций, которые быстро касались его души, и он не успевал, да и не очень хотел разобраться в них.
Взяв с собой по сумке с самым необходимым, они выехали в воскресенье рано утром во взятой напрокат «шкоде» и поехали по шоссе в направлении Моравии.
– Когда ты была маленькой, у вас была машина?
– Она появилась не сразу. Когда я пошла в школу, моя мать вернулась на прежнюю работу и у нас стало лучше с деньгами. Мы купили «шкоду». А потом, когда я была уже студенткой и подрабатывала манекенщицей, я купила себе маленький синий «фиат-600». Я очень любила его.
– Не понимаю, где ты могла работать манекенщицей, – удивился он.
– В те времена существовал государственный дом моделей, – объяснила Катринка. – Кто-то из модельеров был талантлив, кто-то безнадежно бездарен. Повышения по службе и зарплата зависели только от членства в компартии. Так работала система.
Проехав Брно, они свернули на узкое шоссе и двигались очень медленно, застревая среди грузовиков и автобусов. На пути им встретилась деревня с небольшими желтоватыми домами, окружавшими большой господский особняк.
– Красиво, – пробормотал Кристиан.
– Это Аустерлиц, – сказала Катринка.
– Правда? – удивился Кристиан. – Я и не знал, что Аустерлиц находится в Чехословакии.
– В Моравии, – уточнила Катринка и рассмеялась. – Ты ведь, кажется, получил образование в школе, которая считается лучшей в мире?
Кристиан нехотя улыбнулся.
– Походы Наполеона никого, кроме французов, не интересуют.
– А походы Гитлера?
– О нем вообще стараются не говорить…
Вскоре они приехали в Свитов, и, подобно гиду, влюбленному в свою тему, Катринка показала Кристиану его достопримечательности: городскую площадь, низкую бетонную коробку, в которой помещался кинотеатр, где они с Томашем провели так много времени в юности; спортивный комплекс, где ее отец работал помощником управляющего.
Из центра города они проехали два квартала к красному кирпичному зданию, где находилась начальная школа, в которую ходила Катринка. А потом она повела сына на холмы, с которых был виден и дом, где жили они с Томашем, и гимназия, в которую Катринка ходила после окончания начальной школы.
– Не похоже на «Ле Рози», да? – засмеялась она.
– Совсем не похоже, – согласился Кристиан и тоже улыбнулся. – Но, я уверен, что тебе здесь было лучше, чем мне в «Ле Рози».
– А тебе там было нехорошо? – спросила она, развернув машину обратно к центру города.
– Школа была далеко от дома, туда не дойти пешком, – объяснил он и пожал плечами. – Да и дома было не лучше. Дома, собственно говоря, и не было, по крайней мере, в прямом смысле: мы очень много ездили, из одного посольства в другое, из одной страны в другую. Наша семья, так сказать, не имела ничего общего с той уютной картинкой, которую ты рисуешь. Нет, если подумать, мне больше нравилось в школе.
– Тебя били? – спросила Катринка, вспомнив все истории, которые она слышала об интернатах.
– Где? Дома? Конечно. В школе тоже, но жестокостей, о которых ты, может, думаешь, там не было.
– Это ужасно, – вздохнула Катринка.
– Есть кое-что похуже побоев, – сказал Кристиан тоном взрослого, объясняющего наивному ребенку какие-то неприятные вещи.
Катринка не знала, что из рассказов сына правда, а что он преувеличивает ради эффекта. Ей никогда не нравились Хеллеры. Она считала их холодными, честолюбивыми людьми, но ей и в голову не приходило, что они могут быть жестокими.
– Ты мне не веришь, да? спросил Кристиан и посмотрел матери в лицо.
– Конечно, верю! – воскликнула Катринка. – Иногда мне кажется, что ты несколько преувеличиваешь, но я уверена, что в целом ты говоришь мне правду.
Он улыбнулся. Впервые в его улыбке не было иронии или цинизма.
