будет беспокоить людей своими звонками, Катринка разбудила Робина и попросила его составить список лучших хирургов и больниц, в которых нейрохирургические операции были обычным делом; в это время Адам обзванивал знакомых сенаторов в Вашингтоне и просил их помочь преодолеть возможные бюрократические барьеры.
Пока их гости занимались сами собой, а светская жизнь Венеции шла своим чередом без их участия, Адам и Катринка за двое суток сумели все организовать. Опытный хирург Массачусетского нейрохирургического госпиталя в Бостоне, одного из лучших в стране, согласился сделать операцию. Адам и Катринка составили письменное обязательство правительству Чехословакии оплатить все расходы Гавличеков по проезду и лечению. Выездные визы уже были получены, въездные визы в США ждали их в посольстве в Праге. Личный самолет Грэхемов уже вылетел из Нью-Йорка, чтобы забрать Жужку и Мартина. Катринка и Томаш должны были вылететь в Париж и оттуда на «Конкорде» в Нью-Йорк, затем рейсовым самолетом в Бостон, где все должны были встретиться.
– Если я не вернусь до твоего отъезда, – сказала Катринка Адаму в аэропорту Венеции при прощании, – встретимся в Афинах.
– Не беспокойся об этом, – сказал он, стараясь ободрить ее, но это не придало ей бодрости. – Сейчас ты должна быть с ними. Самое главное – это здоровье Мартина. Позаботься о нем, Томаше и Жужке. Они нуждаются в тебе сейчас больше, чем я. – Он улыбнулся. – А с мамой и Клементиной я справлюсь сам, если надо будет. – «Конечно, он хочет, чтобы я была с ним, – утешала себя Катринка. – Он просто старается быть заботливым».
– Прости, что оставляю тебя с компанией гостей, – сказала она.
– Не беспокойся, – повторил он. – Мы прекрасно справимся без тебя.
– Вот это-то как раз меня и волнует больше всего, – сказала она, невесело улыбнувшись.
Он поцеловал ее со словами: «Я буду скучать без тебя».
– Спасибо тебе, – сказал Томаш, пожимая ему руку. Его глубоко посаженные темные глаза были красными после бессонной и тревожной ночи. Несмотря на загар, он казался бледным. – Я так благодарен тебе и Катринке…
– Я надеюсь, все обойдется. Мартин – крепкий мальчик.
– Ты бы не узнал его сейчас, – сказал Томаш, и его глаза наполнились слезами. – Он почти одного роста со мной.
Адам улыбнулся:
– Ты знаешь, мне только что пришло в голову, что бюрократы сделали один большой прокол.
– Какой? – занервничал Томаш, не понимая, почему Адам улыбается.
– Кажется, они забыли, что ты сейчас не в Чехословакии.
– О, Боже, – воскликнула Катринка, смеясь. – Адам прав. Они действительно забыли об этом, иначе Жужке никогда бы не дали разрешение на выезд. Теперь вы все свободны.
Даже Томаш засмеялся.
– Все будет отлично, – сказал Адам. – Можешь не сомневаться. Просто отлично.
Несколько часов провела Катринка вместе с Томашем и Жужкой в бостонском госпитале, ожидая результатов операции на мозге, которую делали четырнадцатилетнему Мартину. «Господи, если он умрет, перенесут ли они эту потерю?» – думала она, вспоминая свою утрату, свою боль. Нет, он не умрет, убеждала она себя, он обязательно выживет.
Жужка, всегда шумная, как Валькирия, сейчас сникла и молчала. Томаш сидел согнувшись, как огромный вопросительный знак. «Почему? – постоянно спрашивал он себя. – Почему это произошло с моим сыном? Почему со мной? Почему это вообще должно было с кем-то случиться? Какой смысл во всех этих страданиях?»
Катринка не пыталась подбодрить их, она просто приносила им кофе и заставляла хоть что-нибудь съесть, пусть даже только бутерброд из больничного кафетерия. Несколько раз она ездила в отель «Круглый год», где у нее и у Гавличеков были заказаны номера, чтобы позвонить Робин в Нью-Йорк, Адаму в Венецию и матери Жужки в Чехословакию.
Операция длилась десять часов; теперь, когда она закончилась, хирург – светловолосый, полный мужчина, примерно сорока лет, с удовольствием затягиваясь сигаретой, сообщил им, что опухоль оказалась доброкачественной. Через сутки они смогут сказать, как Мартин перенес операцию. Будут ли какие-либо осложнения, станет ясно немного позже. Пока все прошло хорошо. Хотя слова хирурга и ободрили их, окончательно они поверили, что беда позади только тогда, когда час спустя увидели Мартина в палате интенсивной терапии, бледного, но улыбающегося, как будто он только что совершил нечто удивительное.
– Спасибо, – прошептал он Катринке по-чешски по настоянию Жужки.
– Не стоит, ангел мой, – ответила она, и у нее даже слегка закружилась голова от облегчения. – Но теперь тебе придется начать учить английский.
В ожидании, когда пройдут решающие двадцать четыре часа, Катринка подыскала для Гавличеков квартиру, где они могли бы жить, пока Мартин окончательно поправится. Она настояла на том, чтобы Жужка вместе с ней ходила за продуктами в магазин, чтобы постепенно приучить ее к тому незнакомому миру, в котором ей теперь предстояло жить. Катринке удалось убедить Томаша открыть счет в банке, а затем она позвонила в Нью-Йорк и дала распоряжение Робин положить на этот счет деньги. Затем, как только она убедилась, что все идет хорошо, она вылетела на своем самолете в Афины, чтобы присоединиться к Адаму, как она ему и обещала. И на удобной постели в салоне самолета она впервые, с тех пор как вылетела из Венеции, заснула крепким сном под убаюкивающий гул моторов.
Отдохнувшая и счастливая, она встретила Нину, Кеннета, Клементину и Уилсона с таким радушием, что сама этому удивилась: теперь, когда Мартин был вне опасности, она готова была простить всем и все. По правде говоря, ей нравился Кеннет, и она понимала, что постоянное легкое похмелье, в котором он пребывал, было его единственной защитой от молчаливого и явного презрения Нины. Сидя рядом с ним за ужином, Катринка внимательно слушала его рассуждения о достоинствах «Леди Катринки» и отметила его гордость тем, каким богатым и удачливым стал его сын. При этом он нисколько не завидовал тому, что Адам во многом превзошел его. Катринке казалось несправедливым, что его похвалы и его мнение не имеют
