Ее руки скользнули в рукава манто, она повернулась, чтобы посмотреться, и подумала о том, как тепло ей будет зимой.
– Ты просто сошел с ума, – сказала она, – покупать мне в июне норковое манто.
– Я и не собирался его покупать. Я случайно проходил мимо магазина на Пятьдесят седьмой улице и заметил его в витрине. Я не смог удержаться.
– Ты никогда не можешь устоять.
– В отличие от тебя, – ответил он, поворачивая ее к себе, и его руки, нырнув под манто, ощутили ее обнаженное тело. Он приехал в Мюнхен после двухнедельного отсутствия и сходил с ума от желания, и до того, как вручить Катринке манто, он уже занимался с ней любовью. Но тут его снова охватило желание. Он хотел ее всегда. Одна только мысль о разлуке причиняла ему боль, и он, не колеблясь, переделывал график своей работы так, чтобы можно было лишний раз остановиться в Мюнхене и увидеться с ней.
Его руки гладили ее обнаженную спину, а губы, опускаясь все ниже, нашли через распахнутое манто ее грудь. Он начал целовать ее соски, щекоча их языком, и почувствовал, как руки Катринки сомкнулись на его шее, а тело выгнулось от наслаждения навстречу ему. В следующее мгновение они оказались на полу, прямо на норковом манто, и Катринка плотно обхватила его ногами, пока он все глубже и глубже погружался в нее. Их наслаждение было долгим, и, наконец, кончив, они лежали молча. Оба были охвачены тем глубоким чувством, которое вызывали друг у друга, таким сильным и неодолимым, какого никогда еще не испытывали с другими, временами оно даже было просто ошеломляющим и вызывало одновременно радость и страх.
Когда Адам выходил из нее, его петушок на мгновение коснулся подкладки манто между ее раздвинутыми ногами, оставив на темном шелке пятно. Он удовлетворенно улыбнулся.
– Уж теперь-то тебе придется оставить это манто, – сказал он.
Бывая в Мюнхене, Адам всегда снимал номер в отеле «Фор Сизенз», и они с Катринкой иногда оставались здесь, а иногда в ее квартире на Франц-Иосифштрассе, в зависимости от того, где проводили вечер и какие планы были у них на следующий день. На этот раз Катринка должна была на следующее утро демонстрировать модели. Поэтому после «Аиды» – то, что Адам пошел на такую жертву и высидел до конца оперы, свидетельствовало о глубине его чувств – и обеда в «Обержин» они отправились к ней и, прежде чем лечь спать, занимались любовью. То же повторилось утром, как только они проснулись. Когда Катринка попыталась высвободиться из его объятий, Адам не отпускал ее.
– Не уходи, – попросил он. – Давай слетаем в Нью-Йорк вместе.
– Мне надо зарабатывать на жизнь.
– Совсем не надо. Моих денег хватит на двоих.
Улыбнувшись, она продолжала свои попытки освободиться:
– Адам, отпусти меня, пожалуйста. Я терпеть не могу опаздывать.
– Выходи за меня замуж, – сказал он. Катринка, молча положив голову ему на грудь, услышала, как бьется его сердце.
– Я люблю тебя, – произнесла она. Впервые она сказала ему это месяц назад в Кап-Ферра. Они взяли напрокат парусник и отправились на прогулку. Пока судно качалось в сине-фиолетовых с белыми гребешками пены волнах, она лежала и мечтательно созерцала нежно-голубое, как яичко малиновки, небо, которое казалось совсем выцветшим у горизонта, и ни о чем определенном не думала, ощущая умиротворение и покой. Потом она опустила глаза, бросив взгляд на Адама, который стоял у румпеля. Его густые каштановые волосы курчавились от брызг морской воды и выгорели на солнце: он запрокинул вверх свое неправильное, но вместе с тем красивое лицо, глядя, как ветер наполняет паруса. Его мускулистое тело было напряжено и готово в любую минуту начать действовать. Когда Адам взглянул на нее, она неожиданно для самой себя сказала: «Я люблю тебя», – и произнеся эти слова, она поняла, что это было правдой.
– Это означает «да»? – спросил он ее теперь.
– Да, – ответила она.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Да.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Господи, как я люблю тебя.
Когда бы Катринка ни начинала размышлять о своем будущем с Адамом, она так и не могла ясно его представить. Они – выходцы из разных стран, скорее, из разных миров, и ей никак не удавалось их соединить. Возможно, именно из-за этих различий, а возможно, и потому, что их отношения все еще воспринимались ею как нечто новое и неожиданное, она до сих пор всерьез не думала о браке. Когда ей в голову приходила такая мысль, возникало сразу столько проблем, что она поспешно отгоняла ее. Она предпочитала туманные предположения о том, что их связь с Адамом будет продолжаться долго, пока… Пока что? И ей никогда не удавалось найти на этот вопрос какой-нибудь определенный ответ.
Поэтому предложение Адама удивило Катринку, и она сразу же ответила «да», так как ее любовь к нему не предполагала другого ответа. Но теперь, когда она размышляла о последствиях этого «да», ее охватило беспокойство.
Катринка отказалась отправиться с ним в Нью-Йорк, но Адам не понял причину ее отказа и был раздосадован ее решением. Холодно поцеловав ее на прощание, Адам пообещал вернуться до конца месяца и заявил, что в следующий раз он уедет из Мюнхена только с ней.
Но как она может уехать из Мюнхена? Она постоянно задавала себе вопрос, даже во время работы, когда была погружена в утомительную рутину переодеваний: для каждого костюма, платья, вечернего туалета нужно было менять белье, чулки, туфли, серьги, шляпу, – и теперь она порой забывала проверять помощницу, которая, несмотря на то что каждый ансамбль был тщательно подготовлен и пронумерован, часто допускала ошибки. Обычно Катринка тщательно следила за каждой деталью, понимая, что какая- нибудь на первый взгляд совсем незначительная мелочь, такая, например, как не того цвета чулки, может помешать продаже вещи. Но теперь она была слишком поглощена своим собственным будущим, чтобы заботиться еще и о будущем молодого модельера, чьи работы демонстрировала.
Как она может уехать из Мюнхена, размышляла она не в силах уснуть и в ту же ночь, когда состоялся их часовой разговор с Адамом. Он позвонил из Нью-Йорка, из той самой квартиры, которую Катринке
