– Узнаю?
– Так ты не узнаешь? Тут она вспомнила.
– Это чемодан моего отца. – Она села на пол, притянула его к себе и открыла. – Где ты его взял?
Его рот растянулся в улыбке.
– Где я его взял? – передразнил он ее. – У Томаша, конечно.
– У Томаша! Ты был в Праге!
Он кивнул:
– Вчера. Я вылетел из Нью-Йорка позавчера.
– Вот почему ты не звонил прошлой ночью, – сказала она укоризненно.
– Я пытался. Поверь. Но чешская телефонная связь оставляет желать лучшего.
Из чемодана Катринка достала несколько маленьких подушечек для иголок.
– Их делала моя мама, – сказала она, и на глазах у нее показались слезы.
Адам сел в кресло и наблюдал за ней, улыбаясь, чрезвычайно довольный своим сюрпризом и реакцией Катринки.
– Томаш просил тебе передать, что у него до сих пор хранятся лыжи твоего отца. Я их пока не взял.
– Это просто фантастика. Абсолютная фантастика, – промолвила Катринка, сосредоточенно разглядывая те сокровища, которые сохранили для нее Томаш и Жужка. Здесь была сумочка с ювелирными изделиями, включая медальон ее бабушки и дедушкину булавку для галстука. Здесь же были перевязанные бечевкой пачки писем, среди них письма, которые писали друг другу Иржка и Милена, когда они собирались пожениться, письма, которые писала родителям Катринка, уезжая за границу па соревнования. Но самым дорогим из всего, что здесь было, оказались альбомы с фотографиями. Сидя на коленях у Адама, она могла показывать ему их часами: вот это бабушка, а это дедушка, говорила она, то и дело произнося чешские слова.
– Посмотри, это мама, а это папа, а вот какой была Зденка в молодости. Правда, хорошенькая? А мама была просто красавица. У нее были ярко-рыжие волосы и осле-пительно-белая кожа. И очень красивые руки. Видишь? Л здесь мы с Томашем. Посмотри, как он нахмурился. Он терпеть не мог фотографироваться.
Воспоминания обрушились на нее, и она расплакалась. Адам, продолжая держать ее на коленях, погладил ее по голове.
– Может быть, это была не совсем удачная идея, – произнес он, немного погодя.
– О, нет. Нет, идея была просто великолепной. Я так боялась, что навсегда потеряла все эти вещи. Спасибо, милый, я так тебе благодарна.
Катринка встала, чтобы разлить напитки. Адаму – виски с содовой, себе – вина, потом села в кресло напротив пего и слушала его рассказ о том, как дальновидно он поступил, переписав на всякий случай из ее записной книжки адрес и номер телефона Томаша. Он позвонил Томашу из Нью-Йорка, чтобы известить его о своем приезде, и, используя свои связи, смог быстро получить визу и на день раньше вылететь из Нью- Йорка в Прагу.
– Я остановился в отеле «Палас», – сказал он Катринке. – Это был бы потрясающий отель, если бы его слегка привести в порядок.
– А где на это взять деньги?
– Знаешь, в чем вся беда коммунизма? Он неэффективен.
– Ты думаешь, люди, живущие в коммунистических странах, этого не понимают? – сказала Катринка. – Но что они могут поделать?
– Пища, однако, была на удивление хороша, – заметил Адам, – и обильна. – Он повел Томаша с Жужкой обедать в ресторан «Злата Хрушка» возле «Замка», потом зашел к ним на квартиру, чтобы повидать Мартина и забрать чемодан для Катринки.
– Мартин? Ну, как он?
– Очень милый малыш, – восторженно произнес Адам. – И очень сообразительный. Мы с ним прекрасно поладили.
– Ты любишь детей? – спросила Катринка, оторвав взгляд от снимков, которые передала ей Жужка.
Адам снова усмехнулся:
– Ты имеешь в виду, хочу ли я детей?
– Да.
– Конечно. И не потому, что моя мать постоянно повторяет, что мой долг – продолжить наш род. У моей матери всегда множество полезных советов на счет того, что я должен делать и чего не должен. Большинство из них я игнорирую. Но идея насчет детей мне нравится, мне приятно, что, когда я уйду, какая-то частица меня останется. А ты хочешь?
– О, да. Очень. – Она понимала, что наступил удобный момент для того, чтобы рассказать ему о своем сыне, но не смогла себя пересилить. Ей было трудно расстаться с привычкой всегда быть осторожной. С самого детства ее правилом было: говорить только с теми, кому можно абсолютно доверять. И сейчас дело было совсем не в том, что она хотела что-то скрыть от Адама, а скорее в том, что она не могла и самой себе объяснить, почему ей нужно об этом рассказать. В конце концов, что произойдет, если она расскажет ему о нем? Ничего. Что в их жизни изменится, если он узнает о нем или нет? Ничего.
Адаму уже было пора подстричься: густые пряди волос курчавились, прикрывая воротничок рубашки, а
