экспертизы.
Какую-то ясность могли внести кассеты, но видеопленка оказалась пустой, а магнитофонную запись они прослушали до конца, морщась и вздрагивая от дикой какофонии звуков, которую трудно было назвать музыкой. Скорее скрежетом ножей по стеклу, взрывом петард и воем ошалевших мартовских котов на крыше. После такого прослушивания болела голова и хотелось выйти на свежий воздух. Так и не придя ни к каким определенным выводам, приятели расстались, а Тероян провел остаток ночи в кресле, напротив спящей девушки, держа под рукой шприц с реланиумом и изредка погружаясь в мутное, дремотное состояние.
Как врач, он представлял, что есть два пути для излечения Глории Мирт. Один из них длительный, постепенный, связанный с приемом специальных препаратов и лекарств, и тогда потребуется помещение ее в стационарную клинику, наблюдение специалистов-психологов, долгие месяцы, а может быть, и годы надежд и тревог. И в конце концов все может оказаться впустую. Часто люди после подобных травм так и не приходят в себя. Кроме того, будет упущено время, когда еще есть возможность использовать второй путь радикальный. Она находится сейчас в том состоянии, когда где-то в подкорке ее сознания дремлет оставившая ее память, готовая вырваться, если мозг также не будет спать, бездействовать. Если она вновь соприкоснется с тем же, что ввергло ее в шок. Это опасный путь, связанный с повторным испытанием, с помещением ее в ту же ситуацию, через которую она уже прошла.
Стресс стирается наложением нового стресса, дублирующего первый. Что грозит в этом случае? Мозг может просто не выдержать подобного напряжения, тогда разум окончательно оставит ее. Имеет ли он право подвергать ее жизнь такой опасности? Такому страшному эксперименту? Нет, разумеется, если речь идет о том, что весь путь назад, шаг за шагом, до того момента, когда в ее сознании вспыхнула молния и обожгла некоторые участки мозга, она проделает одна. Но ведь этого не будет. Она не останется в одиночестве. С ней вместе весь путь проделает и он, Тим Тероян. И, зная об этом, ощущая его поддержку, она будет уверена, что находится в безопасности, что прямого контакта с тем ужасом не произойдет. Получится «эффект зрительного зала», когда летящий на тебя поезд не страшен, как бы ни был искусен монтаж. Но вид этого поезда, надвигающейся катастрофы произведет определенные подвижки в коре головного мозга. Такие же невидимые, но ощущаемые, какие происходят и в земной коре каждое новолуние.
Да, так и будет, подумал он, устраиваясь поудобнее в кресле. Теперь он не может оставить ее одну в ставшем незнакомом и враждебном мире. Слишком уж его затянула вся эта история. Не может ни как врач, ни просто как человек. Но прежде всего надо выяснить истоки болезни, тот вирус, который ее поразил. Тим Тероян продремал до семи утра, потом принял душ, приготовил легкий завтрак и стал ожидать пробуждения девушки.
Он услышал, как в комнате скрипнули половицы и кашлянул пару раз, а затем начал беспечно насвистывать мелодию. Надо чтобы девушка не увидела его внезапно, а хотя бы вспомнила вчерашний день. Впрочем, Тероян не сомневался, что так и будет. Память девушки теперь делилась на две части: до шокового потрясения и после. И все что было до — представляло разорванную в некоторых местах цепочку, которую необходимо соединить вновь. В комнате на некоторое время наступила тишина. Она прислушивалась. Потом осторожно открыла дверь и вышла, одетая в то же голубое вечернее платье.
Тут только Тероян подумал о том, какой же он идиот — ведь у девушки ничего с собой нет: ни другой одежды, ни смены белья ни даже зубной щетки. Он взял ее, почти как библейскую Еву из рая — нагой. А это не кошка, которая может умываться язычком. Здесь нужны десятки разных вещей, чтобы Глория не чувствовала себя неуютно.
— Доброе утро! — сказал он приветливо, но и с некоторой тревогой, ожидая ее реакцию.
— Утро доброе! — отозвалась она, немного смущенно. Она улыбнулась, и в глазах ее был спокойный синий свет. У Терояна отлегло от души, и он вновь поразился ее красивому лицу, чуть припухшему со сна. В нем не было красоты рекламной, навязываемой вам, его не могла бы иметь женщина с характером пустым, капризным или вздорным, оно было создано из того благородного материала, который существовал во все эпохи и двигал лучших мужей на подвиги и безумства ради обладания им. Иметь такое лицо, внешность, плавные движения — тоже было даром от Бога, и растратить его впустую, разменять на пустяки, погубить — было бы преступлением против самого себя. Сложно было определить — какой национальности девушка. Если ее зовут действительно Глория Мирт, то… Прибалтика? Польша?.. Но речь ее была правильной, без намека на акцент, и если уж считать ее иностранкой, то Тероян почему-то решил, что ей больше бы подошла такая солнечная страна, как Италия, чье небо подарило свой цвет глазам девушки.
— Как вы себя чувствуете… Глория? — спросил он. Девушка некоторое время молчала, словно обкатывала это имя на языке.
— Значит… так меня зовут? — произнесла наконец она.
— Я не уверен. Но иного имени пока нет, — улыбнулся Тероян. Попробуйте примерить на себя пока это.
— Ну что же! — вздохнула девушка. — Пусть будет Глория.
— А как зовут меня, вы помните?
— Тим Тероян, — отозвалась она. — Что со мной произошло?
— Не знаю. Вот это мы и будем выяснять. Я врач и постараюсь вам помочь, — Тероян поднялся. — А пока не загружайте свою голову. Идите в ванную, примите душ, можете воспользоваться моим халатом, — на полочке есть запасная зубная щетка. Потом мы позавтракаем, сходим в магазин и купим вам все необходимое. Вы согласны?
Девушка смотрела на него внимательно, испытующе, но без тени тревоги.
— Похоже… у меня нет выбора, — произнесла она.
— И вы будете следовать моим советам?
— Что же мне остается?
То, как она произнесла эту фразу, не понравилось Терояну.
— Я прошу вас, не чувствуйте, что вы попали в какую-то зависимость, промолвил он. — Не берите на себя еще и эту ношу. Нас связывает только медицинский аспект. Вы — пациент, попавший в беду, я — ваш лечащий врач. И больше ничего.
— Хорошо, — согласилась она и наконец-то улыбнулась.
— Вот и отлично, — улыбнулся в ответ Тероян. Впрочем, ему лишь показалось, что он так сделал, поскольку жизнь давно освободила его от этой способности — улыбаться. И большей частью выражение его лица оставалось каким-то сурово-мрачным, словно он только что вернулся с похорон. Чьих? Скорее всего, своих собственных.
— Ну а пока примите вот это, — добавил он, протягивая на ладони таблетку. — Ничего страшного, простое успокоительное, мепробамат. Я не хочу, чтобы ваши нервы вновь подверглись такому же испытанию, как вчера. Молчите! — предостерегающе сказал он. — Не надо ничего объяснять, пока не время. Вас напугал снимок в газете, это естественно. Предупреждаю заранее: я не собираюсь постоянно пичкать вас транквилизаторами, как какой-нибудь терапевт. Их я считаю величайшими бездельниками в медицине. Я хирург и мне часто приходится резать по живому. Я привык к радикальным средствам. Что поделаешь. Вы хотели что-то спросить?
— Да, — девушка взяла таблетку и проглотила ее. — Надеюсь, вы… не отрежете мне голову? И еще. С терапевтами мы выяснили, а как вы относитесь к зубным врачам?
— Мне нравится, что у вас есть чувство юмора, — усмехнулся Тероян. Он не ожидал подобного от девушки.
— А вы что же, посчитали меня полной идиоткой? — спросила она, вновь улыбнувшись. И Терояну вдруг на миг показалось, что она притворяется, что ничего с ней не произошло и девушка совершенно здорова, что все это какая-то непонятная, отвратительная игра, в которую он оказался втянутым помимо собственной воли. Но в ее синих глазах, несмотря на улыбку, было столько безумного, неподдельного отчаяния, столько бессилия, что он тотчас же отогнал эти мысли.
— Нет, нет и нет, — произнес он, отвечая на ее веселый вопрос. — Я считаю, что с вами приключилась не только беда, но, возможно, и сейчас вы находитесь в какой-то опасности. Я чувствую это. Врач должен чувствовать болезнь. И я почти уверен, что знаю, как вам помочь.
— Почти?
