Мейриона вздрогнула.
– Он на континенте и о тебе давно уже забыл.
В том, что сказал отец, была логика, но Годрик поклялся предъявить на нее свои права, и эта клятва никак не выходила у нее из головы.
– Они называют его Драконом, – продолжал Айуэрт, вновь отходя к окну. – Если люди отказываются склониться перед его железной волей, он сжигает целые деревни, уничтожает слабых, а любого, кто отказывается повиноваться, он засекает до смерти. Своих врагов он лошадьми протаскивает по уличной грязи.
Эти слова ледяной иглой страха пронзили сердце Мейрионы, в ее душе возникло чувство, подобное тому, какое испытывает путник, укрывшийся под шатким обломком скалы.
– Я этому не верю…
– Не веришь тому, что только последний дурак не знает?
Мейриону снова пронзила дрожь. Менестрели слагали баллады о деяниях жестокого Дракона, но она никоим образом не связывала чудовище с тем красивым рыцарем, который целовал ее ладонь. Мир опрокинулся. Как она могла не знать, не чувствовать этого? Разве не почувствовала она решимость и силу Годрика, когда он целовал ее?
Теперь Мейриона поняла истинную причину бешенства отца: Дракон где-то поблизости, и Айуэрт должен защитить свою дочь. Все душе возникло невольное чувство благодарности.
– После того как он отсюда убрался, Пьер нашел ему место во французской армии. Теперь этот негодяй ведет роскошную жизнь – он разжирел на захваченных землях. – В ярости Айуэрт ударил кулаком по ладони. – Чертов йоркистский ублюдок! Он жиреет на службе у французской знати, тогда как мы задыхаемся, пытаясь заплатить королю эти чертовы подати. Мне следовало убить его, когда у меня была такая возможность.
– Отец… – Мейриона встала и протянула к нему руки.
– Больше я не потерплю твоего неповиновения. Если ты посмеешь отвергнуть следующего жениха, клянусь всеми святыми, я отправлю тебя в монастырь. – Айуэрт смерил дочь гневным взглядом, и воцарившееся молчание было более убедительным, чем любая нотация. Но в глубине этого взгляда Мейриона все же видела крупицу растущей тревоги. Замок Уайтстоун, расположенный на вершине крутой скалы, имел отличную естественную защиту, но все оборонительные устройства не помогут, если в самое ближайшее время Айуэрты не смогут пополнить свою казну. Среди наемников уже началось брожение, и некоторые даже покинули замок.
Дядя Пьер отодвинул от себя шахматную доску и, скрипнув расшатанным стулом, поднялся из-за стола.
– Послушай, Айуэрт, может, лучше мне самому жениться на девчонке?
Мейриона в недоумении уставилась на Пьера.
– Но это же нелепо…
Не обращая на нее внимания, Пьер схватил Айуэрта за плечо:
– Ты относишься ко мне как к члену семейства, но ведь мы не состоим в кровном родстве, верно?
Айуэрт в глубокой задумчивости поглаживал бороду, и Мейриону вдруг объял ужас.
– Но это же немыслимо!
– Мой друг, я старею. У меня есть деньги и титул, но нет своей земли. Объединив наши капиталы, мы только выиграем. Странно, что это не пришло мне в голову раньше.
Айуэрт задумчиво посмотрел на дочь:
– А что, это стоящая мысль.
Мейриона почувствовала, как у нее подгибаются колени, и, чтобы не упасть, оперлась рукой о стол. Святые угодники! Ей следовало принять предложение последнего жениха – с его большими ногами она как- нибудь бы смирилась.
– Не могу поверить, что вы вообще можете обсуждать такую чудовищную идею.
Отец сердито смотрел на нее.
– Но разве не ты сама разогнала всех женихов?
– Мне нужны дети. – Пьер резко ударил тростью по ножке кресла. – Мейриона – девушка сильная, здоровая…
Неужели такой старик еще может производить детей? При мысли о том, что его сморщенные руки будут ласкать ее, к горлу Мейрионы подступила тошнота.
– Это безумие.
Дядя Пьер. Да он старше ее в три раза! Она любила его, но как наставника, а не как возлюбленного. Теперь ей казалось, что старик, опустившись до такого кощунственного предложения, просто предал ее.
– Дядя, как вы можете говорить такое? Вы ведь мой друг!
– Ты сама виновата в том, что мы вынуждены прибегать к помощи старых друзей, чтобы выбраться из долговой ямы, – буркнул Айуэрт.
– Нет, отец!
Пьер неожиданно засмеялся:
– Не беспокойся, друг мой, капризы этой девчонки не испугают меня, как того молодого щеголя, который
