вышел.
– Я не знаю, ничего особенного, – сказала Лариса.
– Ларочка, не подумайте, что я брюзжу, я все-таки еще не такая старая. – Нелли Сергеевна, смеясь, перелила кофе в чашечку и стояла, нависнув над Ларисой, отхлебывая глоточками. – Но Гоша с маленького возраста приучен завтракать, обедать и ужинать за сервированным столом. Мне бы хотелось, чтобы и нашему будущему внуку вы передали семейные устои. Традиции нашего дома. Так вот, дорогая. На завтрак Гоша предпочитает гренки – можно в яйце обжарить, можно с конфитюром подать. Кофе. Гоша по утрам пьет только кофе. Две ложки кофе, ложка сахара. И еще, дорогая, класть салфетку под тарелку совсем не обязательно. Салфетка должна лежать под кофейной чашкой, на блюдце. Ничего, вы привыкнете. Это же так просто.
В этот момент на кухню зашел Гоша.
– Кофе есть? – спросил он.
– Да, дорогой. У меня остался.
Нелли Сергеевна налила в чистую чашку остатки кофе из своей турки. Гоша хлебнул кофе, чмокнул сначала мать, потом Ларису и убежал. Опаздывал на совещание. Свекровь стояла и цедила кофе. На лице было написано: «Ну и кто оказался прав?» Лариса выбросила яичницу в мусорное ведро и ушла в комнату. Взяла телефон и позвонила Екатерине Андреевне.
– Катьандревна, это я.
– Ларочка, как все прошло? – обрадовалась Екатерина Андреевна.
– Нормально. Катьандревна, а что такое конфитюр? – спросила Лариса.
– Это как варенье или джем. А что?
– Ничего. Не такой завтрак приготовила.
– Потерпи, дорогая, поначалу всегда тяжело. В чужой монастырь со своим уставом не лезь. Все уладится. – Екатерина Андреевна говорила, но сама в это не верила.
– Нелли Сергеевна про прописку спрашивала. Я сказала, что мне их прописка не нужна.
– Правильно сказала. Не в прописке счастье. У тебя есть дом.
В Гошиной семье был культ французского языка. Французские слова и выражения периодически всплывали в разговоре. Лариса французский не знала. В школе она изучала немецкий. Да и тот помнила с трудом. Сначала она, слыша незнакомую речь, просто улыбалась. Но когда Нелли Сергеевна переходила на французский окончательно, чувствовала себя полной дурой. Ей казалось, что свекровь говорит что-то плохое про нее. Гоша смеялся и вечером, в постели, переводил ей содержание беседы. Невинной. Но Лариса думала, что Гоша специально так говорит. Свекровь встречала сына: «Ca va, mon cher?» Гоша вставал из-за стола с фразой: «Merci, madame» – и картинно шаркал ножкой. Лариса скучала по маме, по Владикавказу, по Екатерине Андреевне. Но она боялась позвонить матери. Думала, что Нелли Сергеевна будет ругаться за счет за междугородные переговоры.
У Нелли Сергеевны день был расписан – утром приезжала маникюрша, в обед – массажистка. Если нужно было поменять по времени массажистку с маникюршей, свекровь час висела на телефоне. Ларисе было нечем заняться. Из издательства она уволилась – Нелли Сергеевна настояла. «Жена должна следить за домом и за тем, чтобы муж был ухожен», – сказала Нелли Сергеевна. Лариса не спорила, хотя по работе скучала.
В кабинете свекра была потрясающая библиотека. Лариса хотела взять что-нибудь почитать, но ей было неловко просить разрешения. Она покупала журналы, детективы в мягких обложках. Как-то Нелли Сергеевна зашла к ним в комнату и увидела у Ларисы книгу с закладкой. Брезгливо взяла в руки, прочитала название, перелистала несколько страниц.
– Ларочка, Павел Георгиевич всю жизнь собирал книги. В нашей библиотеке есть уникальные издания. И не понимать этого, не интересоваться – просто преступление, – сказала свекровь и вышла.
Лариса отплакалась – она в последнее время часто плакала – и позвонила Екатерине Андреевне. Пожаловалась на свекровь, на французский…
– Деточка, пойди на языковые курсы, – посоветовала Екатерина Андреевна. – Все лучше, чем дома сидеть без дела.
Лариса нашла курсы поближе к дому. Все-таки срок уже большой был – тяжело ездить. Попросила у Гоши деньги – тот даже не спросил на что. Лариса потом жалела, что не попросила больше – хотела послать родителям во Владикавказ. А сказать напрямую не решалась.
После нескольких занятий Лариса решила сделать родственникам сюрприз.
Вечером, за ужином, она выдала заученную, тщательно отрепетированную фразу: «Il fait tres chaud aujourd’hui, n’est ce pas?» Гоша с грохотом уронил на тарелку вилку. Нелли Сергеевна подняла одну бровь. Павел Георгиевич улыбнулся. Впервые на памяти Ларисы. Или ей показалось?
– Боже, Ларочка, вы не перестаете меня удивлять, – сказала Нелли Сергеевна. – Вы начали изучать французский? И давно ли?
– Недавно. Всего несколько занятий было, – сказала Лариса. Она уже пожалела о том, что решила похвастаться проявленной инициативой. Когда Нелли Сергеевна начинала говорить таким тоном, не жди ничего хорошего.
– Что ж, это замечательно. Я рада, вы наконец поняли, что важно для нашей семьи. Еще немного, и вы сможете поддерживать наши беседы. Конечно, не хочу вас расстраивать, но не питайте иллюзий по поводу качества вашего образования. Сейчас ведь учат все, кому не лень. Хотят быстренько научить основным фразам – и вперед. Никакого внимания к произношению, языковой культуре. Это давали только преподаватели старой закваски. Вы слышали, как говорит Гошенька? Какие звуки? Впрочем, он же учился во Франции. Знаете, Ларочка, он свободно стал общаться даже раньше меня. Дети вообще все быстро схватывают. Я вообще считаю, что учить язык нужно с детства. А потом, в так сказать сознательном возрасте, это уже не то.
– Arretez, – сказал Гоша и, повернувшись к Ларисе, перевел: – Я сказал ей, чтобы она прекратила.
– Гоша, ты считаешь, что я не права? – Нелли Сергеевна угрожающе подняла бровь.
– Мама, пожалуйста, перестань так разговаривать с Ларисой. Она все равно не оценит твои шпильки. Можешь зря не стараться.
Лариса схватилась за живот и начала сползать со стула.
– Вызывайте «скорую», – тихо сказал Павел Георгиевич.
Лариса родила мальчика. Пришлось делать кесарево. Мальчика назвали Георгием. В честь отца и прадеда. Ларисе было так плохо, что она даже спорить не стала. Нелли Сергеевна передала пожелание – называть ребенка полным именем. Никаких уменьшительно-ласкательных сокращений. Лариса прижимала сына к груди и шептала: «Жорик». Кормить грудью Лариса не могла – пять дней на уколах, ребенок на бутылочке. Жорик привык к свободно льющейся из разжеванной соски смеси и отказался брать грудь. Да и молока у Ларисы почти не было.
– Ни родить сама не может, ни кормить. У нас в роду все сами рожали, никого не резали. И грудью кормили до года, – говорила Нелли Сергеевна сыну, уже не стесняясь Ларисы.
Лариса крутилась с ребенком сама. Свекровь висела на телефоне и рассказывала приятельницам, что маленький Георгий пошел в их предков. И разрез глаз, и губки – все от их породы. От Ларисы – ничего. Лариса и сама это видела. Нелли Сергеевна заходила утром – делала внуку «козу», брала ненадолго на руки, отдавала малыша Ларисе:
– Тяжеленький стал, а у меня спина…
Могла покормить. Раз в неделю. В удовольствие, а не чтобы помочь. И говорила, говорила, говорила. Как нужно воспитывать, чем кормить, как пеленать, во сколько укладывать. Лариса не спорила. Гоша вообще не знал, с какой стороны подойти к сыну. Ларисе он сказал:
– Вот исполнится ему лет пять, чтобы уже диалог был, тогда я им займусь.
Когда Георгию исполнилось два года, Нелли Сергеевна договорилась насчет садика. Ведомственного. Лариса не хотела отдавать сына в детсад. Боялась, что он будет плакать, боялась, что от нее отвыкнет, боялась остаться одна. Но Нелли Сергеевна заявила, что ребенок должен социализироваться, развиваться. А в саду – педагоги, музработники, бассейн. А что Лариса ему дать может? Ничего.
Из сада Георгий принес вшей. Лариса мазала маленькую головенку дустовым мылом, надевала шапочку для бассейна, повязывала платочек, чтобы Георгий содрать не мог. Потом смывала, вычесывала частым
