– Почему? – спросила я мужа.
– Потому что ты им варишь чечевицу, а не рис, – ответил он прагматично, – привыкли.
Нет, я с этим не согласна. Мне кажется, что вкусовые предпочтения передаются по наследству, как таланты, черты характера и внешность. Только сплетаются в причудливую формулу, как ДНК. И чтобы узнать, что полюбят дети, нужно знать, что любили их бабушки и дедушки или прапрапрадеды.
В доме свекрови всегда в маленьком пакетике была маца. В синагогу она никогда не ходила, даже по праздникам. Мацу ей приносила соседка.
Я помню, как ехала мимо синагоги. Вокруг стояли нарядно одетые люди. Был праздник. Мне вдруг захотелось остановиться и посмотреть. Случайно нашлось место на парковке – как будто меня ждало. Ноги сами понесли меня не в синагогу, а на задворки, в магазинчик.
Я стояла во дворе и вдыхала давно забытый запах, даже глаза закрыла. Запах моего детства, деревни, праздника – запах свежезарубленной и ощипанной вручную курицы. Его ни с чем не спутаешь. В детстве меня всегда тошнило, а сейчас я не могла им надышаться. Вспомнила бабушку. Захотелось позвонить маме.
– Ой, и что это мы так рано? – вышел из магазинчика мужчина. – На, последняя осталась. Тебя ждала.
Он сунул мне в руки курицу, завернутую в бумагу. Я стояла и хлопала глазами.
– Ты уже дома должна быть и на стол накрывать, – буркнул мужчина и ушел в магазинчик.
Я еще постояла некоторое время, прижимая к груди курицу, и пошла назад, к машине.
– Ну и куда ты собралась? – окликнул меня мужчина. – Ты голову свою не забыла?
– А? – не поняла я.
Мужчина вздохнул и сунул мне в руки две упаковки с мацой. Я их еле удерживала.
Он перешел на иврит, и я не поняла ни слова.
Домой я вернулась с мацой и курицей. Бульон из нее получился настоящий, вкусный до одури. А сама курица была жесткой.
Мацу забрала моя мама – оказалось, что она ее очень любила. Как и кошерное красное вино, которое ей, как выяснилось, приносит соседка.
Точно такое же ощущение – спокойствие и уверенность в том, что я все делаю правильно, – была у меня и в мечети. Тогда на рынке пропало мясо или лежало такое, что его не то что есть – смотреть было страшно. Я ехала мимо мечети и тоже остановилась по наитию. Зашла в магазин и купила халяльную говядину. Мясо было восхитительным. Я смотрела, как ест сын, для которого покупала его, и радовалась, что ему хватает белка. Что он будет сыт и станет крепко спать, а во сне расти – здоровым и сильным.
Самое удивительное, что я была и в синагоге, и в мечети, как на своем месте. Мне были знакомы запахи, ящики на заднем дворе. Я была там своей.
– Мам, откуда это? – спросила я.
– Хм, ничего удивительного. Помнишь Риву, бабушкину подругу? Она была еврейкой. И все праздники соблюдала, она меня научила гефилте-фиш готовить и тебя, маленькую, кормила. Неужели не помнишь? У нее всю семью в концлагере сожгли, а она выжила, из поезда выпала – ее мать вытолкнула. Чудом. Добралась до деревни и там и осталась. Бабушка про нее несколько статей написала.
– А мясо?
– Послушай, захочешь накормить ребенка – не то что в мечеть, куда угодно пойдешь, – огрызнулась мама. – Когда ты была маленькая, мне было все равно, на кого работать, лишь бы тебя накормить. Когда дети голодные, тут не до теологических споров. Жизнь заставит – повяжешь платок, наденешь паранджу и станешь кем угодно. Знаешь, что самое страшное со мной было в жизни?
– Что?
– Когда мама, твоя бабушка, умирала, а я сидела рядом и ничего не могла сделать. И когда ты подходила и говорила: «Мама, я есть хочу», а у меня денег в кошельке – на батон хлеба. Так что не спрашивай меня, откуда, почему и зачем. Я не знаю. Я могла голодать, есть серые макароны, но тебя я должна была накормить. Понимаешь? И ты такая же.
– Мам, а почему они плохо едят? Я им готовлю, стараюсь, а они капризничают…
– Пусть капризничают. Готовь, подавай, только не воспитывай. Знаешь, я совсем не понимаю женщин, матерей, которые говорят, что если ребенок проголодается, то придет и съест. Тех, кто воспитывает едой. Мол, не хочешь этого – вообще ничего не получишь. Дети должны есть вкусно и много, и все, что захотят и когда захотят. И ты встанешь к плите и приготовишь. Заработаешь, достанешь, приволочешь, надрывая спину. Себя куска лишишь, но они будут сыты. Не дай бог тебе пережить то, что пережила я – когда не могла тебе суп сварить. Не из чего было. Не дай бог твоим детям терпеть голод. Ни секунды. А тебе – продаваться за кусок мяса. Продаваться с потрохами. Так что не гневи судьбу.
Да, мама говорила правду. Я помню, как после рождения сына у меня была анемия. Мне велели пить гранатовый сок и есть черную икру. Как мама ее доставала? Я ела ее ложками.
Даже сейчас она складывает свою пенсию, чтобы купить внуку баночку икры, которую он съест за два дня, а бабушка будет смотреть и мазать ему очередной бутерброд.
– Мам, ты с ума сошла?
– Замолчи. Пусть ест. Пока жива, я буду его кормить, – отвечает она.
Сейчас она лепит рюмочкой малюсенькие пельмешки – для внучки. Я знаю, что она терпеть не может лепить такие маленькие, размером с ноготь, пельмени. Но она сидит, с больной спиной, на уколах, и вырезает рюмкой крохотные кружочки. Внучка будет воротить нос, я буду включать ей мультики и считать, сколько пельмешек она съела. А потом позвоню и расскажу об этом маме. И она будет счастлива.
И вот что еще странно. У бабушки была старая газовая плита на две конфорки. У мамы тоже работали только две конфорки из четырех. Я тоже готовлю только на двух, переставляя кастрюли. Еще две мне не нужны.
Если я заболеваю, мама приезжает и готовит. Она не спрашивает, что сказал врач, какие лекарства я пью и вообще что у меня болит. Она встает к плите и готовит на три дня. Потому что главное, чтобы дети были сыты, чтобы болезнь матери никак не отразилась на их питании. Не накормить ребенка – это самое страшное преступление. Карается проклятием. Родовым. И ничем его не искупишь.
Наверное, все это неправильно, но по-другому мы не умеем и не сможем. В каждый кусочек мяса мы вкладываем свою любовь. В каждую ложку супа – материнскую энергетику. Чтобы удержать рядом мужчину, нужно его кормить, чтобы ему было вкусно и сытно, и делать это лучше всех женщин на свете. Мама говорила, что это главный рецепт семейного счастья – уметь накрывать стол для мужа и детей. И я ей верю.
