звонили с Севера и просили прислать продукты. Сначала она посылала какие-то посылки, а потом перестала, отказывалась говорить, если звонил межгород. У нее не было ни денег, ни сил.
Мы только-только отошли от смерти тети Аллы, когда на пороге нашей квартиры появилась машинистка Юля с Асечкой – приехали лечиться. У Асечки была астма.
Вечером мама приготовила ужин и усадила нас есть.
– Тетя Оля, вы такая хорошая, – сказала Асечка, уплетая мясо с картошкой. – Вам тяжело, да? Вы устали? Все очень-очень вкусно. И квартира у вас красивая и большая.
Юля устало улыбалась, глядя на дочь. Мама думала о чем-то своем и не реагировала. А у меня случилась истерика. Не знаю, что на меня тогда нашло. Я же видела, что Ася говорит неискренне, что хочет понравиться моей маме. Эта малышка со взрослым взглядом рассматривала моих кукол и усаживала в угол тех, что ей понравились.
– Я тебе их не отдам, – сказала я.
– Отдашь, – спокойно ответила Ася.
– Не отдам.
– Вот увидишь.
Ася вдруг, в один момент расплакалась, и Юля с мамой прибежали к нам в комнату.
– У меня никогда таких кукол не было. А Маша не дает мне в них поиграть. – Ася заливалась слезами и прижимала к груди куклу.
– Маша, – строго сказала мама, – ты же уже большая, отдай.
Мамино слово было законом. Я кивнула. Ася, убедившись, что на нее не смотрят, показала мне язык.
– Дура, – прошипела я.
– Сама такая, – ответила она.
В тот же вечер я лишилась половины своих платьев, которые были мне малы, но дороги – мама велела отдать все Асе – и целых десяти театральных конфет, которые я тоже должна была отдать Асечке, потому что девочка никогда таких не ела, а я вроде как каждый день такие ем, сколько влезет.
– Мам! Пусть они уедут! – кричала я на кухне. – Я не хочу с ними жить! У Аси нет никакой астмы.
Ася притворно закашлялась и закатила глаза.
– В кого ты такая выросла, бессердечная и злая? – Юля кинулась к дочери.
– Она вас обманывает! А вы ей верите! – орала я дурниной. – А мне не верите! Она специально все подстроила!
– Это она после смерти Аллы никак в себя прийти не может, – сказала мама Юле.
– Я понимаю, – поджала губы Юля.
Меня отправили к Славику и тете Гале от греха подальше.
Но на следующий день мама меня забрала. Дома не было ни Аси, ни Юли.
– Где они? – спросила я.
– Уехали в больницу, – ответила мама.
– Мам, ты на меня сердишься? – спросила я.
– Нет, не сержусь, думаю.
– Они тебя обманывали. Аська специально так делала.
– Я знаю.
– Как знаешь?
– Так. Просто не хотела с ними связываться. Проще отдать, чем скандалить.
– Нет, так нельзя.
– Никто не знает, как можно, а как нельзя. Юля верит, что Ася больна. Она ее любит. И пусть так и считает. Ей станет легче, если она узнает, что Ася врет?
– Но ей все равно скажут врачи.
– И она им не поверит, а поверит дочери.
Мама, как всегда, оказалась права. Врачи сказали, что Ася совершенно здоровый ребенок и никакой астмы у нее в помине нет. Юля разозлилась на столичных врачей, устроила скандал и увезла свою дочь назад, на Север. С мамой она больше не общалась. Почему-то она считала, что мама, как и врачи, желала ее дочери плохого.
– Мам, а к нам больше никто не приедет?
– Нет, я тебе обещаю.
– И ты сможешь отказать?
– Смогу. У меня больше нет сил. Никаких. – Мама сидела на кухне, и я впервые увидела, что у нее много морщин – на лбу, между бровями, вокруг носа.
Мама сдержала слово. Больше к нам никто не приезжал и не звонил. Она отрезала кусок жизни там, на Севере, отрезала знакомых, подруг и коллег. Она никогда не вспоминала о тех годах. И мне запретила.
Взросление для меня стало шоком. Кулинарным. Я ведь знала, проверила на опыте, что лучшая закуска для гостей, которых не ждешь, – отварная картошка с цахтоном. Я приходила на рынок и покупала маринованные виноградные листья.
– Мне на десять рублей, – просила я.
– И что ты из них сделаешь? – хмыкала продавщица Анжела, цепляя рукой маленькую горсточку листьев.
– Соус.
– Какой соус? – удивилась Анжела.
– Цахтон. Который со сметаной.
– Ты шутишь? И как с тобой муж живет? – опять хмыкнула Анжела.
Много лет я готовила соус с виноградными листьями – жидкая, нежирная сметана, лучше даже немного постоявшая, с кислинкой, много чеснока, перец, соль по вкусу и виноградные листья. Если полить на отварную картошку – с ума можно сойти.
В следующий визит на рынок Анжела выдала мне «правильные» листья.
– На цахтон нужны листья перца, а не винограда, – заявила она, – бери и сделай нормально, как люди.
Я послушалась. И сделала соус с листьями перца. Даже порезала их в пыль, а не как обычно, чтобы на зуб попадались.
Мне было невкусно. И гости были удивлены, хотя виду и не показывали. Почему я помню цахтон именно с виноградными листьями? Получается, что и бабушка делала неправильный цахтон?
Мама приехала и сделала жаркое из баранины. В кастрюле плавали картошка, лук, трава и большие куски мяса.
– Что-то не то, – сказала я, попробовав.
– Как не то? Ты же это так любила в детстве!
– У меня печень отвалится от такого количества жира, – сказала я.
Мама обиделась, положила себе на тарелку жаркое и ела, стараясь удержать слезы.
– Обычное жаркое, – сказала она.
Что со мной случилось? Почему блюда моего детства перестали быть
Мой муж до сих пор на завтрак ест глазированные и ванильные сырки. Это был его детский завтрак. И колбасу он ест отдельно, без хлеба – сначала колбасу, а потом хлеб с маслом. Меня мутит от одного присутствия в холодильнике этих сырков. Наверное, потому, что он вырос в городе и папа приносил ему с работы колбасу и сырки. А я выросла в деревне, где на завтрак варили кашу.
Своих детей я тоже кормлю кашами. Варю каждое утро. Они уже привыкли и не сопротивляются. А муж каши не ест. Я не могу понять, как можно отказаться от каши утром.
А еще меня удивляет, как вкусовые предпочтения взрослых передаются детям. Я в детстве обожала шпинат и щавель. Бабушка варила мне суп из щавеля часто, наверное, от бедности. Щавель и шпинат росли в огороде как сорняки. Моя дочь обожает шпинат. Она может его есть в любом количестве и в любом виде.
А еще они любят чечевицу. Рис терпеть не могут, а чечевицу едят.
