— Ну хватит! — Я от ужаса закрылась подушкой.
— Хватит-то оно — хватит, а на что ты собираешься жить? Могу предложить несколько вариантов: передвижной паноптикум, «мужчина без члена», бордель уродцев: «У нас вы можете получить мужчину, женщину и даже 'неведому зверушку'!» Или, если очень повезет, стать лицом паркетной фирмы «Время сменить пол»,— и он затрясся в беззвучном саркастическом смехе.
Я потерялась окончательно, не зная что отвечать.
— Вы, мужчины, всегда были грубыми солдафонами, и юмор у вас армейский! — и хотя я сжимала зубами подушку, при этом как-то отвечала ему.
Или говорила совсем не я? Кажется, кто-то еще находится в комнате. Нас уже трое. Я посмотрела на другую сторону и увидела, что и там сижу я. Но не в больничном халатике, а в... свадебном платье, купленном для первой жены. Я частенько примеряла его, когда ее не было дома, но оно никогда не сходилось на мне. А сейчас сидело идеально.
— Я не виновата, что родилась такая. Вот у Бога и спрошу, почему он такой меня создал.
— Какой создал? Он создал тебя мужиком, и все в тебе органично. И внешняя сущность с грубыми руками шофера и «утонченными» ногами сорок четвертого размера. И живой мужской ум.
— А как же моя женская душа?
— Не тупи. С чего ты взяла, что душа бывает мужская или женская? Душа беспола. Половую принадлежность придает только тело. Сегодня ты родился в мужском обличье, завтра в женском, потом ты дерево, клоп-солдатик или инфузория-туфелька. Хоть душа и беспола, в ней присутствуют и мужское, и женское начала. Если ты родилась в мужской форме, то и быть тебе только самцом. Все остальное глупости!
— А если это роковая ошибка?
— Заткнись! Дурная голова ногам покоя не дает! Вы, бабы, дуры: вкачиваете ботокс в губы, силикон в грудь, сами себе вбиваете в голову, что это красиво. Переделываете себе носы, удаляете ребра. Не хотите быть такими, какими создала природа... Если Господь создал вас на радость мужчине, то почему вы у мужчины не хотите спросить, какими вам быть?.. Проснись, красавица! Взгляни на свою жизнь трезвым взором! Проснись!..
— ...Проснитесь! Пора вставать! Операционная уже готова. Да проснитесь же, наконец!
Передо мной — растерянная юная медсестра, кажется, она очень долго меня будила. Обычно я просыпаюсь легко, видимо, ОН не хотел отпускать меня.
— Ну что, вы готовы?
Глупый вопрос.
— Раздевайтесь и ложитесь на носилки.
— Может, я просто дойду?
— Нет, вы должны лежать. Я вас даже не успела толком подготовить, не могла разбудить.
В операционной уже ждут. Перекладываюсь на прохладный, словно могила, стол. Но дрожь бьет даже не от прохлады, а скорее от ужаса. Если бы знать точно, какой я отсюда выйду. Мне привязывают руки и ноги.
— Доктор, вы думаете, я убегу?
— Уже нет! — Врач жизнерадостно улыбается, затягивая узел.
Он поддерживает мое кокетство, что сейчас мне крайне необходимо. Ведь так страшно, что начинаешь сомневаться, стоит ли подаваться в женщины. Ну а раз уж симпатичный хирург еще до операции воспринимает меня как особу женского рода, так значит — стоит. Портит всё медсестра, она заговорщицки смотрит на хирурга, поддержавшего мои заигрывания. В ее глазах над марлевой повязкой сквозит ехидство, типа уж она-то знает, каких женщин хирург предпочитает на самом деле.
И это последнее, что я вижу перед тем, как погрузиться в пучину наркоза. Это последнее мое впечатление от жизни в мужском теле.
В новом теле
У меня нет врагов — меня ненавидят друзья.
Кажется, меня разорвали на клочки...
Больно так, что не хочется жить. Если бы я только могла что-то совершить с собой, выброситься из окна или выпить яд, сделала бы не задумываясь! Но я привязана к жизни своей неподвижностью и беспомощностью. Доктор часто заходит и улыбается. Значит, все в порядке.
...Через несколько дней, когда стала приходить в себя и вообще понимать, кто я, что я, где я, и просыпаться с осознанием себя полноценной женщиной, открываю глаза и — на тебе: у моей кровати сидит тетка с посеревшим лицом, в темном платке, словно пришла проститься навеки. Оказывается, это Ирина всего лишь пришла поздравить меня с днем рождения, о котором я просто забыла. А у Ирки совсем крыша отъехала из-за религиозности. И в глазах уже нет вопроса, только холодное любопытство. Сидит и смотрит. Надо же!.. Мой первый день рождения в новом теле!
— Мы можем остаться друзьями, — предложила я. — Точнее, подругами.
Она передернула плечами, словно ей в руки вложили скользкую змею. Значит, нет. Ну не очень-то и хотелось. Я столько для нее делала, а она, даже зная, что нам не быть вместе, принимала мои подарки! Могла хотя бы из благодарности помочь мне в первые дни после операции, когда я валялась в трубках и не могла ни подозвать медсестру, ни попить воды, ни просто вытереть со лба пот. Больше она не появлялась. Передала через врачей ключ от отцовской квартиры, куда сама перевезла все мои вещи (конечно, прихватив лучшее для себя). Не жаль. Вот и всё. Словно и не было семи лет совместной жизни, доверия, любви, взаимопонимания. Будто расстались соседи по коммуналке.
Прошлая жизнь покидала новое тело, зато появлялись вновь обретенные связи. В больницу для каких-то дополнительных процедур заходила Лили и заглядывала ко мне поболтать. Еще здесь лежала девушка с Дальнего Востока со средневековым именем Изольда. Имя, на мой взгляд, никак не сочеталось с высокой, вечно заросшей щетиной «красавицей», но — как сказал мой психиатр — все мы называем себя неправильно. А что?.. В сущности, уверена, что и самые обычные женщины, дай им свободу выбора, неизвестно чего напридумывали бы себе в качестве имени!
...Выписали меня утром.
Как и год назад, испуганно замерла у двери на улицу. Сейчас даже страшнее. Тогда ведь я выходила из собственного подъезда, а здесь клиника, и кажется, что каждый идущий мимо знает, с какими проблемами здесь лежат.
— Идите смелее. Не бойтесь. Мы вам заказали такси. У нас есть постоянные таксисты. Они не задают лишних вопросов.— Медсестра помогла мне собраться с духом.
Действительно, водитель не обращал на меня ни малейшего внимания и всю дорогу молчал. Дом встретил запыленной тишиной. Залезла в шкаф. Там, кроме паутины и платьев, висела моя прежняя мужская одежда, которую не решилась выкинуть перед операцией. Зато сейчас достала ставший чужим пиджачок и с удовольствием начала отрезать рукава, затем наступил черед рубашки, потом брюк. Та же судьба ждала выходной костюм, за ним последовали джинсы и футболки. В последний момент поняв, что это непозволительное расточительство,— футболки же унисекс, я было остановилась, да чего уж тут... Потом взялась за фотоснимки. Ножницы мелко кромсали лицо старшего лейтенанта военно-морского флота Олега Леонидовича, его жен, «друзей», его чертово благополучное прошлое.
Через три часа собрала «прах истории» в мусорные «мешки забвения» и отнесла к мусоропроводу.
Прощайте!
Единственное, что оставила,— записная книжка с телефонами старых знакомых. Вот уж что
