значение этруски придавали печени, а еще — что их общество было невероятно развитым и организованным. Примерно с девятисотого года до нашей эры этруски за основу мировоззрения приняли судьбу. Они верили, будто каждый момент их жизней находился во власти пантеона богов. Судьба каждого человека якобы зависела от того, в каких он отношениях с высшими силами — в добрых или наоборот. Этруски предсказывали будущее по знамениям, приносили жертвы, желая умилостивить богов или просить у них покровительства. В этом они целиком полагались на авгуров (или нетсвисов), которые позднее, в римской культуре, стали известны как гаруспики. И римляне, и католическая церковь переняли кое-что из обрядов этрусков, их ритуальных одежд: изогнутый на конце посох епископов, например, является потомком литууса, церемониального посоха нетсвиса.
Пока Тина напевает в душе, Том еще глубже зарывается в изучение ритуалов, связанных с гаданиями по печени. В одном из научных трудов он находит описание того, как нетсвисы разделяли печень на множество зон, каждая из которых соответствовала своему божеству и занимаемой им позиции в небесном пантеоне. Например, если часть печени, ассоциируемая с Тином, богом грома, оказывалась неким образом повреждена, жрец толковал это так: грядет буря и она погубит урожаи и рыбацкие лодки.
— Я выхожу! — кричит Тина. — Поможешь мне обсохнуть?
Но Том ее не слышит. Он увлеченно вглядывается в фотографию печени из Пьяченцы, бесценной модели овечьей печени в полный размер, изготовленной где-то за три сотни лет до нашей эры. Ее нашли в девятнадцатом веке в Госсоленго, что близ Пьяченцы, и считается, будто она служила обучающей моделью для молодых авгуров. И вот, вчитываясь в пометки, Том пытается определить, как мог гаруспик истолковать тот или иной знак.
Сзади подходит Тина.
— Ну, обсохнуть ты не помог — с этим я еще как-нибудь смирюсь. Но где вино?
— Прости, — подскакивает Том. — Увлекся.
Он спешит к холодильнику, достает бутылку белого вина и наполняет два бокала.
— Нашел, что искал?
— Вроде того.
Том чокается с Тиной и впервые, как пришел, смотрит на нее.
На Тине мягкий белый халат, а на голове — полотенце. Заметив, как Том изучающе смотрит на нее, Тина перестает вытирать волосы и, улыбнувшись, спрашивает:
— Что, слишком страшная без косметики и если волосы не высушить феном?
— Вовсе нет. Напротив, так ты намного прекраснее.
Он подходит к ней, мягко целует и чувствует, как от прикосновения к ее влажным волосам, от ощущения чистоты и мягкости губ загорается в нем желание.
Обняв Тину за талию и прижав к себе, Том начинает распускать пояс на халате.
Тина же мягко отталкивает Тома, ставит бокал на туалетный столик и просит:
— Присядь со мной. Хочу тебе кое-что сказать.
— О… не к добру это.
Тина берет Тома за руку и притягивает на постель.
— Мне надо уехать, Том.
Он непонимающе смотрит на Тину.
— Появилась работа, и мне надо очень скоро уезжать. По правде, чем скорее, тем лучше.
— Что еще за работа? — хмурится Том.
Тина отворачивается, пытаясь скрыть неловкость.
— Прости, не могу сказать. Это… эксклюзивный заказ на статью, а у журнала своя политика конфиденциальности. Надеюсь, ты понимаешь.
— Нет, не совсем. Разве между нами нет чего-то такого, что поважнее журналов? Или я такой наивный?
— Нет, Том, ты не наивный, — больше сердито, нежели сочувственно, произносит Тина. — Просто работа есть работа. Будь ты сейчас священником, ты не раскрыл бы мне тайну исповеди прихожанина.
— Да что ты такое говоришь! Что за глупости… Будь я священником, мы бы не спали с тобой.
Наступает черед Тины выказать раздражение:
— Ой, как будто у католических священников не бывает секса! — Она машинально затягивает пояс на халате. — Я профессионал и не нарушаю своих принципов. Это ты, надеюсь, уважаешь?
Том отводит взгляд, думая, что Тина не видит его гнева и разочарования.
— Ладно, — говорит он. — Не будем спорить. Прости. Когда ты уезжаешь?
— Завтра. — Выражение на лице Тины смягчается. — Прямо с утра.
Capitolo XXXI
Нобили прибыли. Двери закрыты. Все идет, как и задумывал Песна.
Человек, возомнивший себя будущим царем новых земель Этрурии, стоит во главе стола, заваленного драгоценностями. Он намеренно занял такое место: случись гостям отвлечься от его слов, их взгляды непременно упадут на дары.
— Благородные гости, для меня честь принять вас в моих серебряных шахтах. Я вновь благодарю за потраченное время и за возможность побыть вашим хозяином.
— Это честь для нас! — грохочет один из нобилей, весельчак, и, выступив вперед, ударяется о стол объемистым брюхом. — Еще больше чести нам выпадет, когда ты позволишь набить карманы этим сверкающим великолепием.
Раздается многоголосый смех.
Песна жестом руки просит тишины и внимания.
— Всему свое время, всему свое время. — Проводит рукой по украшениям на столе. — Будет вам еще большее, чем сии малые дары, великолепие. И не только сегодня, а, надеюсь, до конца ваших дней.
Нобили снова смеются.
— Утолив ваш голод, я расскажу, как мы — все вместе — сможем построить новые города, открыть новые прииски и пожать такое богатство, что оно затмит собой выложенные на этом столе скромные подношения.
Собравшиеся хлопают в ладоши.
Внезапный подземный толчок сотрясает комнату. При виде волнения на лицах нобилей Песна говорит:
— Беспокоиться не о чем, друзья мои. Арантур, расскажи нашим дорогим гостям, что это за небольшая дрожь в недрах земли.
Управляющий работами выступает вперед с выражением такого довольства на лице, какое бывает у людей, любящих внимание, но редко им балуемых.
— Дрожь под землей — от разрыва скальной породы. Мы разжигаем мощные костры в тех местах, где точно залегает драгоценная руда, и когда камень нагревается до невообразимого жара, поливаем его студеной водой с поверхности. Камень столь быстрого остужения не выдерживает и разрывается. — Арантур на пальцах изображает взрыв. — И когда стены скалы рушатся, за дело берутся наши работники.
Пожилой нобиль из Волсинии спрашивает:
— Много ли рабов у тебя гибнет?
— Бывает, гибнут, — буднично отвечает Песна. — Работа опасная. — Он показывает рукой на стол с драгоценностями. — Впрочем, опасность с лихвой окупается. Что стоят жизни нескольких рабов по сравнению с тем, сколько мы добываем! Эта шахта у меня — первая и крупнейшая. Всего я владею шестью приисками.
Гости шепчутся. Поразила их, однако, вовсе не опасность работ, а величина богатства Песны.
