Гроте на западном берегу Сахалина должен был обследовать обширный залив Байкал, открытый Невельским, установить, не имеет ли этот залив второго выхода в Сахалинский лиман, а также определить глубины и протяженность канала, начало которого найдено было в лимане подле западного берега Сахалина.
Козакевичу поручалось, следуя вдоль материка, отыскать устье Амура. Если же в устье обнаружатся глубины, достаточные для мореходных судов, то продолжать продвигаться с промерами по найденному каналу вплоть до выхода из лимана в Охотское море. Главное — найти устье Амура.
Невельской взял Козакевича под руку и указал в сторону синеющего вдалеке мыса:
— Вот отсюда начать, Петр Васильевич. С богом…
Первым вернулся мичман Гроте и доложил, что залив Байкал, кроме входа с севера, из Сахалинского залива, никаких других проток и входов не имеет (это было верно). Закончив обследование залива Байкал, Гроте отправился вдоль западного берега Сахалина, но последовательную нить глубин утерял и шел не по извивам канала, а напрямик, то пересекая подводные мели, то проходя над глубинами в 10–16 метров. Так он подплыл к отмели, которая тянулась от Сахалина к темневшему на той стороне пролива высокому мысу.
Мичман, убежденный, что это и есть та отмель, тот перешеек, что соединяет Сахалин с материком, повернул обратно.
Выслушав донесение, Невельской молча посмотрел на Гроте из-под надвинутых бровей и сквозь крепко стиснутые зубы буркнул: 'Можете быть свободны'.
С тревожным нетерпением ожидал Невельской возвращения своего старшего офицера.
Между тем Козакевич плыл то под парусами, то на веслах вдоль гористого сумрачного побережья. Шлюпка огибала бесчисленные мысы и входила в заливы и бухточки, обследуя каждый изгиб береговой линии. При этом Козакевич внимательно оглядывал бухту, ожидая увидеть характерные очертания китайских джонок, но все вокруг было пустынно и безмолвно, словно от сотворения мира здесь не ступала нога человека. Козакевич и матросы ночевали на берегу, на опушке хвойного леса, дымными кострами спасаясь от свирепых комариных полчищ.
Часовой, сжимая ружье, настороженно вглядывался во тьму, прислушиваясь к непонятным шорохам, треску, к чуждым для него звукам ночной тайги. Наутро, позавтракав жидкой кашей, пахнущей дымом, поплыли дальше.
Ни китайских судов, ни крепостей, ничего, говорящего о принадлежности края Китаю, не находили моряки. Но не находили они и устья Амура.
Наконец, обогнув высокий, крутой, обрывающийся в море мыс, Козакевич увидел огромный залив, далеко, насколько хватал глаз, врезающийся в побережье. Опытным взглядом лейтенант определил ширину залива — 13 километров. Мощное течение, обозначенное крутыми, неправильными всплесками пенистых волн, шло из глубины залива и вначале ровной, а потом прихотливо петляющей дорогою пролагало себе приметный путь, выделяясь более темным тоном на светло-серых водах лимана.
— Братцы, это Амур! — дрогнувшим голосом сказал матросам Козакевич, поднося к глазам зрительную трубу.
— Дай бог, ваше благородие! — за всех отвечал загребной. Матросы с любопытством смотрели на бурные, серые воды реки, мощным потоком устремляющиеся к морю.
Козакевич отыскивал удобное место на берегу, чтобы пристать и сделать необходимые наблюдения. За мысом виднелись юрты и вытащенные на сушу лодки. Судя по всему, это было гиляцкое селение. Какие- то люди в меховых одеждах забегали по деревне, и скоро на возвышенности подле берега собралась толпа местных жителей. Шлюпка подвалила к отмели, и гиляки, сбежав к воде, помогли матросам вытащить ее на песок.
Козакевич дослал секстан и определил астрономическое положение мыса, который гиляки называли мыс Тэбах (это название сохранилось и поныне). От местных жителей моряки узнали, что перед ними действительно устье Амура широкое, многоводное устье огромной реки, свободно изливающей в море свои воды. Козакевич тщательно оглядывал в зрительную трубу окрестные возвышенности, поросший лесом противоположный берег.
Нигде никаких следов укреплений или хотя бы стоянки китайских судов. Только две деревушки гиляков, живших свободно, не платя никому дани и никому не подчиняясь, виднелись на лесистых берегах Амура. Произведя наблюдения, Козакевич поспешил на 'Байкал'. В лимане лейтенант обнаружил вехи, поставленные гиляками. Вехи стояли вдоль канала с глубинами от 7 до 10 метров.
Выслушав донесение Козакевича, Невельской побледнел, потом покраснел и, от счастья не находя слов, молча горячо пожал ему руку. Сведения, привезенные лейтенантом, оправдывали все труды и усилия. Вход в Амур был найден! Тяжелый камень свалился с души Невельского.
Теперь нужно было уточнить и, так сказать, заверить сделанные Козакевичем открытия, а также выяснить еще несколько важных вопросов:
1. Остров Сахалин или полуостров?
2. Судоходно устье Амура или нет?
3. Есть ли на Амуре правительственное влияние каких-либо крупных государств или земли эти принадлежат гилякам, которые никому не подвластны?
Геннадий Иванович решил сам все разведать. В поход назначены были три шлюпки: вельбот, шестерка и четверка. Три офицера, доктор и четырнадцать матросов отправлялись с Невельским. 10 июля 1848 года началось это плавание. Запас продовольствия был рассчитан на три недели.
Таким представлялся Татарский пролив до исследования Невельского.
План Невельского заключался в следующем: шлюпки должны были с севера по глубинам, найденным Козакевичем, войти в Амур, подняться по реке вдоль левого берега настолько, чтобы с несомненностью убедиться в том, что это действительно Амур, и в том, что вход в реку возможен для морских судов. Затем предполагалось перейти к правому берегу и следовать вниз по реке. Не теряя 'нити глубин', выйти в лиман и, стараясь отыскать южный фарватер, подвигаться к югу либо до тех пор, пока перешеек не помешает дальнейшему плаванию, либо, если перешейка не окажется, дойти до той широты, до которой доходил Браутон, и тем самым доказать, что Сахалин остров, а не полуостров.
Возвратиться Невельской предполагал уже не побережьем материка, а вдоль западного берега Сахалина. Экспедиция отплыла рано утром. Шли медленно, то и дело лотом проверяя глубины. Ветер и волны мешали работе. 11-го числа шлюпки обогнули мыс Тэбах и, оставив позади воды лимана, вошли в Амур.
Это была торжественная минута для Невельского. Гипотеза его подтверждалась: Амур, как и подобало такой огромной реке, мощно и свободно вливался в море. Никакие 'пески' не смогли бы послужить ему преградой. И только Сахалин, голубой полоской видневшийся на горизонте, отделял устье Амура от океана, образовывая вместе с азиатским берегом обширный бассейн, названный Амурским лиманом. Полюбовавшись величественным и суровым пейзажем, зачерпнув в кружки амурской воды, моряки поплыли вверх по реке.
Они прошли по Амуру около тридцати километров, делая промеры и постоянно находя глубины, достаточные для плавания морских судов, и добрались до низменного полуострова, тянувшегося поперек реки. Матросы удивлялись ширине Амура, обилию крупной рыбы. Невельской одаривал ножами, табаком и всякою всячиною гиляков, приехавших на лодках из деревни Алом, что лежала на том берегу реки. Геннадий Иванович хотел завязать с местным населением добрые отношения. Попутаю он старался собрать сведения об окрестной стране, насколько это позволяло ему незнание языка. Гиляки говорили много и охотно, стараясь понять, что хочет от них 'джан-гин' (купец), даром дающий хорошие вещи, а когда поняли, что Невельской спрашивает о направлениях реки и морского побережья, то один из них, сев на корточки, стал чертить на песке карту.
В устье Амура гиляк изобразил два мыса, один из которых, как уже знал Невельской, назывался Тэбах и находился на левом берегу, а другой, 'входной' мыс[22], на правом берегу, гиляк назвал Пронге. Перед устьем Амура гиляк начертил длинный остров и провел к нему черту. Это очень не понравилось Геннадию Ивановичу, так как подтверждало известия о перешейке[23]. Тем не менее следовало собственными глазами убедиться, что этот перешеек существует.
