Обернувшись у мыса в последний раз, Орлов увидел понуро стоявших моряков и занесенные снегом корабли.
Старый штурман направил свою упряжку вверх по реке Тумнин и к полудню нагнал 10 человек мангунов, которые объезжали побережье, скупая меха. С ними было 5 нарт, тяжело груженных пушниной. Орлов присоединился к мангунам. Пройдя по реке Тумнин 190 километров, они свернули в реку Сололи (Чичитар) и, продвинувшись по ней на 25 километров, стали подниматься по горному хребту. Глубокие снега задерживали и изнуряли путников и их собак. Перевалив хребет, Орлов и мангуны спустились в долину речки Хьюль, по ней дошли до реки Яй, которая впадала в озеро Кизи. В Мариинском посту Орлов встретился с Петровым и Разградским и направился в Петровское.
Старый штурман привез из Императорской гавани грозные вести. 'Иртыш' и 'Николай I' остались на зимовку в пустынной, отдаленной гавани. 'Иртыш' почти без продовольствия и с наполовину больной командой.
Клинковстрем доносил, что жестокие противные ветры, недостаток людей и внезапно наступившие морозы заставили его зазимовать. 'Впрочем, — писал он — команда имеет в изобилии как одежды, так и продовольственных предметов, а потому я надеюсь, что зимовка эта, бог милостив, минует благополучно'.
Начальник поста лейтенант Бошняк сообщал, что положение катастрофическое. Скопление свыше восьмидесяти человек в пустынном месте, где выстроена изба лишь для восьми, да еще без необходимых запасов, ставит его в критическое положение. Окрестные жители сами голодают, ибо в этом году не было осеннего хода рыбы, кроме того, наступили морозы до 25 градусов.
'При таком положении вещей, — писал Бошняк, — надобно ожидать весьма печального исхода этой зимовки, особливо относительно команды 'Иртыша', которую г. Буссе не позаботился снабдить всем нужным и не переменил даже больных людей'
Шхуна 'Восток' заходила на одни сутки в Императорскую гавань. Командир ее, Римский-Корсаков, сочувствуя команде транспорта, оставил сахару, чаю, шесть ведер вина и 112 банок консервов, но всего этого было далеко не достаточно. В команде 'Иртыша' насчитывалось 12 больных.
Положение зимовщиков в Императорской гавани было отчаянное, и Геннадий Иванович всю свою энергию направил на то, чтобы облегчить их участь. Опытный путешественник и знаток края, Орлов объяснил, что летний внутренний путь в эту гавань гораздо удобнее зимнего. Для того чтобы зимою провезти груз, необходимо по дороге хотя бы в трех местах иметь запасы корма для собак. Это требовало времени, а в пустынной, отдаленной гавани, среди снегов и свирепых буранов умирали от голода и холода люди. Каждая минута промедления могла стоить человеческих жизней. Буосе был виноват во всем.
Невельской клял себя за то, что доверился майору. Сам человек доброжелательный, всегда стремящийся как можно лучше исполнить дело, порученное ему, и за свою короткую деятельность на берегах Амура воспитавший такое же отношение к обязанностям и у своих помощников, он никак не ожидал, что Буссе по небрежности или, может быть, по злой воле посмеет подвергнуть людей смертельной опасности.
Для того чтобы побыстрее доставить к месту бедствия муку, сахар, водку, чай, медикаменты и т. п., оставалось одно, хотя и не совсем верное средство: отправить туда груз через Сунгари, ибо путь этот считался менее трудным, чем путь, по которому прошел в Петровское Орлов. Невельской немедленно вызвал к себе Афанасия и объяснил положение.
Решено было, что Афанасий с помощником на восьми оленях отправятся в Мариинский пост и, взяв оттуда запасы, погрузят их на оленей и двинутся к Бошняку. Там они оставят оленей на пищу команде, а сами постараются охотой добыть свежего мяса.
Орлов был так изнурен пятимесячным путешествием, что, несмотря на его горячее желание помочь товарищам, никак нельзя было разрешить ему отправиться в новое странствие, прежде чем он не наберется сил. Доктор утверждал, что штурман не сделает и 150–200 верст, как окончательно обессилеет.
В Мариинский пост Невельской послал также Разградского, чтобы он попытался, независимо от Афанасия, оказать помощь бедствующим в Императорской гавани.
Разградский и начальник Мариинского поста Петров нашли гиляка, который с четырьмя оленями согласился отправиться к Бошняку, но уверял, что раньше начала марта он не сможет пройти через рыхлые снега на перевалах. Договорившись с ним, Разградский стал искать других способов оказать помощь бедствующим. Он сам отправился на Сунгари и уговорил двух гольдов везти продовольствие. За сутки до выезда гольдов Разградский послал нарты с собачьим кормом вперед, как подставу. После четырехдневного пути, во время которого пройдено было около трехсот километров, в селении гольдов, у истоков реки Мули, Разградский и гольды догнали ушедшую вперед нарту с собачьим кормом. Отсюда до Императорской гавани оставалось немногим более двухсот километров. Гольды надеялись пройти это расстояние в 5 дней и 4–5 февраля с продовольствием быть у Бошняка.
Разградский распростился со своими спутниками и отправился 'домой', в Петровское, через Сунгари и Мариинск, а гольды поехали в Императорскую гавань.
Двадцать третьего февраля они вернулись с донесением от Бошняка. Он писал, что цинга свирепствует, пять человек уже умерло.
'Я ожидал этого, иначе быть и не могло, потому что сюда, где все было приготовлено только для зимовки на 8 человек, вдруг собралось 75 человек и половина из них, т. е. команда 'Иртыша', буквально без ничего. Уповаю только на бога и надеюсь, что скоро получим от Вас, что надо для обеспечения нашей участи… Я очень сожалею, что Н. В. Буссе, отправивший без продовольствия 'Иртыш' в пустыню не видит всех последствий своей эгоистической ошибки. Он бы убедился тогда в полной несостоятельности своих воззрений: проживать в Тамари-Анива, где люди сразу же были размещены в сухих зданиях и где можно достать продовольствие, не то, что в пустыне. Он задался какими-то неуместными политическими воззрениями, здесь гибельными и к делу не идущими. Не в таком же ли положении была бы и команда на Сахалине, как здесь, если бы следовать его неуместным воззрениям?'
Требовалась срочная помощь товарищам. Орлов настоял на том, чтобы его также послали на выручку. Он немного оправился от истощения, хотя еще был слаб, и Невельской согласился наконец отпустить его. Мужественный старик на двух тяжело груженных картах в жестокий мороз двинулся в путь. С Орловым на имя Бошняка была отправлена инструкция, касающаяся дальнейших исследований и передвижения постов к югу с наступлением навигации.
Незадолго до отъезда Орлова пришла почта из Аяна. Генерал-губернатор Муравьев уведомлял, что экспедиция Ахте, направленная в Удский край, в результате тщательных исследований Яблонового хребта возле Верховьев реки Уды подтверждает донесение Невельского о том, что никаких китайских пограничных знаков там нет.
Кроме того, он сообщал, что объявлена война с Турцией и ожидается разрыв с Англией и Францией и что царь, несмотря на самовольные действия Невельского, занятием Сахалина, Де-Кастри и открытием Императорской гавани остался доволен и ожидает дальнейших шагов по окончательному утверждению во всех занятых пунктах. Далее Муравьев извещал, что в Забайкальской области строится для Амура пароход 'Аргунь'.
В этой же почте оказалось другое письмо генерал-губернатора, служившее первым вестником надвигающейся на Невельского опалы. Не принимая во внимание всех обстоятельств дела, Муравьев делал резкий выговор Геннадию Ивановичу за тон переписки с правлением компании в тот период, когда Невельской так яростно боролся, чтобы спасти от гибели членов экспедиции, обреченных на голод распоряжениями правления.
'Вследствие полученного мною секретного письма и сообщения мне различных официальных бумаг Ваших в главное правление, я, к сожалению, должен заметить Вашему высокоблагородию, что выражения и самый смысл этих бумаг выходят из границ приличия и, по моему мнению, содержание оных, кроме вреда для общего дела, ничего принести не могло; в заключении этом Вы убедитесь сами, прочитавши прилагаемую при сем в подлиннике записку главного правления Российско-Американской компании, препровождаемую к Вам и для руководства. Неудовольствия Ваши не должны были ни в коем случае давать Вам право относиться неприлично в главное правление, место, признаваемое правительством наравне с высшими правительственными местами…'[55]
Несмотря на это письмо, Невельской все же мог быть более или менее спокойным за свои действия,
