— Совершенно верно. Вы уже давали показания старшему полицейскому, но мне хочется самому услышать ваш рассказ. Вы ведь последний, кто видел директора Лесслера живым?
— Не знаю, последний или нет, но видел я его аккурат без малого в девять вчера вечером, на крыше.
— Может, туда и пройдем? — Веспер Юнсон обвел комнату ищущим взглядом.
— Конечно-конечно,— с готовностью пророкотал старый моряк.— Лестница там, в передней.
Узкая короткая лестница привела нас в тесный длинный садик, с одной его стороны была стенка высотой до плеча, с другой — металлические перила; оттуда открывался вид на север. На ухоженной земле теснились кусты и деревца, а между ними пестрели весенние цветы.
— Тут, значит, у вас вроде бы дачка,— сказал Веспер Юнсон.
Великан кивнул.
— Мне нравится. Прямо как в деревне.
Начальник уголовной полиции бросил взгляд на соседнюю террасу, она располагалась повыше, слева, у торца ларссоновского садика, и тоже утопала в зелени,— и вдруг меня осенило. Это же сад Свена Лесслера, а мы сейчас в том самом садике, который я видел утром из-за стены.
— Итак, вчера вечером вы были здесь, на крыше,— сказал Веспер Юнсон,— Цветочки поливали?
Моряк молча кивнул,
— Не помните, в котором часу вы поднялись сюда?
— Около половины девятого, пожалуй.
— И что же произошло?
Старик потер щетинистый подбородок.
— Пока я копался на грядках, слышу, кто-то ходит по лесслеровской террасе. Смотрю — сам директор. Спустился по лесенке в этот вот коридорчик за стенкой — тут он, рядышком,— а после пошел туда, к железной дверце.
И он показал на ржавую дверцу, которая, как мы установили утром, была открыта.
— Он ее отпер? — спросил полицейский начальник.
— Совершенно верно. Я его окликнул, поздоровался, но он не услышал. Вы, наверно, знаете, он был туговат на ухо.
— А вот это кое-что новенькое,— заинтересованно сказал Веспер Юнсон.— Говорите, туговат на ухо?
— Да. И давно. Глухим он, понятно, не был, слуховым аппаратом не пользовался, но слышал не ахти как хорошо.
Авторучка полицейского начальника, поскрипывая, летала по странице блокнота.
— Очень интересно,— бормотал он.— Значит, директор Лесслер вас не заметил?
Ларссон покачал головой.
— Так и ушел, а меня не заметил.
Веспер Юнсон прикусил пухлую нижнюю губу и издал какое-то странное чмоканье.
— Когда примерно это было? — спросил он.
— Кто ж его знает…— задумчиво протянул старик.— Трудно сказать, на часы-то я не глядел. Пожалуй, этак без десяти девять или около того.
— Ну а сами вы долго здесь пробыли?
— Тут можно сказать точнее,— закивал моряк.— Ушел я самое раннее минут пять десятого. Как раз перед тем пробили часы на церкви Марии-Магдалины. Темно стало, не поработаешь.
— Больше вы в тамошнем саду никого не видели? Может, приходил кто или уходил?
Ларссон качнул большой лысой головой.
— Ни души там не было.
— И не слышали ничего?
— Не-ет.
— Ни малейшего шума?
— Не-ет. Я понимаю, вы на выстрел намекаете, про который в газете писали. Но услышать его здесь было невозможно. Во-первых, довольно далеко, и потом, западный ветер, четыре-пять метров в секунду.
Веспер Юнсон глубоко вздохнул и спрятал блокнот в карман.
— Большое вам спасибо,— сказал он, протягивая капитану руку.— Мы узнали весьма важные вещи.
— Рад, коли чем помог,— пробасил моряк.
— В самом деле, если говорить о выяснении обстоятельств двойного убийства, показания старого моряка весьма и весьма полезны,— подытожил начальник уголовной полиции, когда в сумерках мы въезжали по Западной дуге на Шлюзовую развязку.— Во-первых, он подтвердил, что железную дверь отпер сам Свен Лесслер. Во-вторых, мы теперь более-менее точно знаем, что через крышу убийца не проходил. Иначе бы моряк видел его. Ведь он ушел из садика уже после девяти и, несмотря на свой возраст, оставляет впечатление человека наблюдательного и зоркого.
— В-третьих, мы узнали, что у Свена Лесслера было плохо со слухом,— добавил я.
— Чрезвычайно любопытный штрих,— согласился Веспер Юнсон.— Возможно, это сыграло определенную роль.
Он погрузился в размышления, отвечал односложно, с отсутствующим видом, а машина меж тем катила по Старому городу. Только когда Класон затормозил в сердце Клары, у массивного мрачного дома на Дроттнинггатан, он оживился.
— Я скоро.— С этими словами он выпрыгнул на тротуар и исчез в темном подъезде.
Класон припарковался в одной из боковых улочек. Я вышел из машины, купил на углу несколько вечерних газет и горячую сардельку. Жирные шапки экстренных выпусков кричали о «загадочном убийстве» и «страшной тайне», но заметки были так себе.
Я успел приняться уже за вторую сардельку, когда рядом вырос Веспер Юнсон. Голодным взглядом он покосился на меня, сказал:
— Я тоже не обедал,— и направился к лоточнику. А через минуту вернулся, неся в каждой руке по дымящейся сардельке.
— Что нового? — полюбопытствовал я.
Он проглотил кусок сардельки.
— Адвокат Шилль — старый хитрющий лис и говорить не хочет. Занимается он не только разводом Хелен и Гильберта, он еще и поверенный Свена Лесслера.
Мы уселись на заднее сиденье и поехали дальше.
— В таком случае он знает текст завещания,— сказал я.
— Конечно, но завещание будет вскрыто только после похорон.
— И он не пожелал приподнять покров тайны?
— Он попросту не имеет на это права.— Веспер Юнсон откусил большущий кусок и с жаром воскликнул: — В самом деле вкусно! — Доев сардельку, он достал носовой платок и тщательно вытер руки.— Впрочем, он дал мне понять, что никаких сюрпризов в завещании нет.
— Иными словами, сестра и братья унаследуют миллионы,— сказал я.
Он кивнул.
— Единственная неожиданность — Хелен станет состоятельной вдовушкой. Наследует после мужа добрых четверть миллиона.
Да, это был сюрприз, что и говорить.
— У Гильберта были деньги?! — недоверчиво воскликнул я.
— Невероятно, но факт и, как таковой, имеет объяснение,— ответил он.— Деньги положены на блокированный счет. Лесслер-старший хорошо знал своего наследника. Гильберт должен был получить эти деньги после того, как отпразднует свое тридцатипятилетие. До тех пор он распоряжался только процентами. Сам капитал был для молодого человека вне досягаемости, как золото в королевском банке. Кстати, это не золото и не серебро, а ценные бумаги.
— И теперь все они отходят Хелен?
